Страшный удар рассек переднюю седельную луку. Едва не задев при этом то, что каждый мужик ценит превыше всего. Затем полоснул по попоне и по холке коня… Глубоко ушел в плоть и кость.
Слава богу, несчастное животное с перебитой шеей пало не сию же секунду. Слава богу, длинные шпоры не зацепились за сбрую.
Бурцев успел высвободить ногу из стремени, чуть приподнять и вытянуть ее, как показывал однажды юзбаши Бурангул. Нехитрый прием степняков, падающих с раненых лошадей, сработал. Когда его конь, умирая, лупил копытами воздух, Бурцев откатился в сторону.
Главное тут – не выпустить меч. Он не выпустил.
Вскочил, звеня кольчугой.
В покореженном, разрубленном, сбившемся набок шлеме уже ни хрена не видать. А еще кровь сочится прямо с оцарапанного лба в глаза… Шлем – нафиг! Сорванный с головы топхельм покатился в грязный плотный снег. Ох, и крутой, блин, у фон Берберга клинок! Мало того что и щит, и шлем расколол с одного маха, так еще вон и клок кольчужного рукава вырвал преизрядный: левая рука ныла и кровоточила. Но вроде пока слушалась.
Бурцев стряхнул остатки щита, перехватил меч обеими руками. Полуторные, хорошо сбалансированные за счет округлого увесистого навершия на конце рукояти, рыцарские мечи – вещь удобная. Хочешь – бейся одной рукой, уповая на щит, а коли нет щита – хватайся за рукоять двумя.
Позолоченные шпоры на тяжелых сапогах (старые добрые омоновские берцы-то давно уж износились) царапали снег и землю, обрастая грязью. Быстро передвигаться в пешем бою с такими колодками на ногах – немыслимо. Значит, осталась одна надежда – на руки. Если его с ходу не затопчут конем, можно будет ударить хотя бы разок. А если очень повезет – добавить еще.
Топтать пешего соперника конем благородный Фридрих фон Берберг, впрочем, не собирался. По крайней мере, перед дамой сердца и почтеннейшей публикой.
Вестфалец придержал разгоряченного скакуна, спешился. Тоже сбросил топхельм, оставшись в легкой стальной каске поверх кольчужного капюшона и войлочного подшлемника. Что ж, это уже не только благородно, но и разумно. В продолжительной пешей рубке лицом к лицу требуется больше обзора, чем в разовых конных сшибках.
А вот щит с руки немец не скинул. Рыцарская честь, видимо, тоже имеет свои пределы. Или просто таковы здесь представления о равных возможностях: у кого-то щит, а кто-то сжимает рукоять меча обеими руками, чтобы с удвоенной силой ударить по этому щиту. Все, блин, честно, все справедливо…
Бурцев ударил. И вновь вестфалец пошатнулся. И вновь клинок звонко скользнул по медвежьему гербу. Широкая полоса сошкарябанной краски – вот и весь результат!
Фон Берберг, гхакнув, тоже нанес удар. Только одной рукой. Но сильно. Но умело. Но хитро. Бурцев парировал. Попытался парировать… Лезвие вестфальского клинка звякнуло о его меч чуть выше крестообразной гарды. Дрогнули и сталь, и руки.
Бурцев чуть приподнял оружие, отводя клинок противника вверх и в сторону. Успел подивиться глубоченной зазубрине, оставленной вражеским мечом, а вот атаковать снова времени не хватило. Фон Берберг оказался проворнее. Разворот, выпад, финт… И еще… Вестфальский клинок со свистом рассек воздух и второй раз ударил в меч Бурцева. Точнехонько ударил – в то же самое место.
Клинок, вторично подставленный под удар немца, не выдержал. Переломился. Жалобно тренькнул оборванной струной – и все. И нет больше меча. Над крестовиной эфеса торчал лишь стесанный обломок с пол-ладони длиной. Совершенно бесполезный… Таким не то что кольчуги не пропорешь – и бездоспешного противника не завалишь.
А клинок фон Берберга – вон он, совсем как новенький. Блестит себе на солнышке – ни щербиночки, ни царапинки. Дамасская сталь, небось, из Палестины привезенная. Или булат какой-нибудь хитромудрый…
– Ты ведь хотел насмерть, Вацлав?! Таков наш уговор?
Никчемное совершенно напоминание. Искривленные в глумливой насмешке губы, оскаленные зубы. Глаза – холодные, бесстрастные, беспощадные.
Свой меч-кладенец, для которого никакой доспех – не помеха, немец теперь ворочал медленно, словно желая растянуть удовольствие. Да, вот здесь благородство и великодушие Фридриха фон Берберга заканчивались. Бурцев был последним препятствием между ним и Аделаидой. Препятствием хлипким, расшатанным, но все еще держащимся на ногах. И препятствие это вестфалец намеревался свалить единым махом.
Вновь в голове Бурцева всплыло жуткое видение: рассеченный вот этим самым мечом тевтонский рыцарь. Неужели и его ждет та же участь?!
– Нет!
Крик над затихшей толпой. И ему это не почудилось! Аделаидка! Она! Все-таки она закричала!
Глава 41Крик рвался из самой души – искренний, надрывный, глубинный. И прорвался… Сквозь шляхетскую гордость, сквозь княжескую холодность, сквозь панское высокомерие. Сквозь обиду и злость капризной девчонки. Выходит он, Василий Бурцев, все еще небезразличен этой полячке?
– Нет, Фридрих, не смей!
Конечно, он ослушается, твой новый рыцарь, Аделаида. Может быть, в первый и последний раз, но посмеет. Сделает вид, что оглох. Чтобы впредь больше никогда уже не слышать от тебя таких криков.
– Не-е-ет!
Что ж, после такого глупо было бы подставлять башку под немецкий чудо-клинок.
А вестфалец перестал паясничать и забыл о рисовке. Теперь он просто делал дело, с которым следовало покончить как можно скорее. Меч поднялся быстро и резко. Опускался – еще быстрее… Да вот только, друг Фридрих, такие крики над замершим турнирным ристалищем не проходят даром. Такие крики способны пробудить скрытую силу в ком угодно.
Бурцев чуть присел, поднырнул под безжалостный клинок. Навыки бойца-рукопашника, давно и плотно засевшие в рефлексах, высвободились, рванулись наружу. Разом! Все!
Голова работала как мощный компьютер. Тело – еще быстрее. Из бесчисленного множества стоек, позиций и приемов тело само безошибочно выбирало наиболее подходящие, простые и эффективные. Отшлифованные до совершенства теорией. И практикой. Годами тренировок. В армии. В ОМОНе. В спортзале. На ринге. И в подворотнях тоже. И отточенные уже здесь, в прошлом.
Не стало вокруг ни ристалища, ни зрителей, ни тевтонских ландмейстеров, ни папского легата. Даже Аделаиды – и той не стало. Шел бой, от которого нельзя отвлекаться ни на что. Привычный бой с противником, вооруженным палкой… Подумаешь, меч! Безоружных рубят без всяких там фехтовальных вывертов. А в нехитром ударе сверху вниз меч – та же дубина. И значит…
Блок.
Скрежет одного кольчужного рукава о другой.
Перехват.
Фон Берберг понял и дернулся слишком поздно.
Болевой. Простенький. Резкий. И ломкий.
Вопль. Громкий.
Начав атаку из нижней позиции – в полуприседе, Бурцев уже выпрямлялся, обращая свои руки в рычаги, тиски и ножницы одновременно, зажимая руку противника. Заваливая. Опрокидывая. Обезоруживая.
Меч выпал. Упал и вестфалец. Но – вот беда! – тут же выскользнул, вскочил на ноги, снова потянулся к оружию.
Э-э-э, нет, милок, так не пойдет! Прежде чем пальцы
