— Государь, — отвлек мое внимание заглянувший караульный, — там этот, писарь твой рвется… Слово и дело кричит!
Слово и дело, это серьезно. За такие слова сперва тянут на дыбу, а только потом спрашивают что случилось. Так что если Первак такое крикнул… а вот и он. Запыхавшийся парень тяжело дышит и, войдя внутрь, бухается на колени.
— Казни меня, государь, не доглядел!
— Чего случилось то?
— Ляхи сбежали!
— Какие еще ляхи?
— Ну как же, — в отчаянии едва не рыдает он, — Янек и эта, как ее… Агнешка… мать ее!
— Слава тебе Господи, — поднимаюсь я с походного трона и истово крещусь.
На лице у Анциферова такое недоумение, что, кажется, вот-вот болезного паралич хватит. Ну а как ты думал, родной, близ царя служить и не изумляться?
— Да как же это? — Бормочет Первак, но я его не слушаю.
— Корнилий, Никита, что расселись? Ну как поднимайтесь и вперед, а то еще не добегут, чего доброго!
— Добегут, — коротко хмыкает бывший лисовчик, — я, что зря своих людей расставлял кругом.
Однако я не разделяю его оптимизма и, накинув неброскую епанчу на плечи, показываю всем своим видом, что надо идти — контролировать процесс. То что у царя случается шило в том месте, на котором всякому уважающему себя монарху полагается лишь сидеть на троне, моим ближникам хорошо известно. Поэтому все дружно подскочили, и мы с гурьбой вышли наружу. Совершенно сбитый с панталыку писарь, показывает нам дорогу, попутно давая объяснения по поводу случившегося.
— Государь, она больной сказалась, дескать, спать буду. А Янка, чтобы ему иуде ни дна, ни покрышки, мне все зубы заговаривал. Латыни учил, да счету немецкому. Потом сказал, что ему до ветру надобно, да и вышел прочь. А паненка тем временем полотно разрезала на шатре и выскользнула, гадина. Я ждать пождать, а его нету! Заглянул за занавесь, а ее тоже нет. Я к коновязи, а двух коней нет. Спрашиваю у караульных кто взял, а они мне отвечают, думали что я!
— Это как так?
— Да, Корбут проклятый, кафтан мой запасной уволок, а в сумерках его за меня и приняли!
— Ахметка! — Неожиданно воскликнул Михальский и на его зов выскочил, маленького роста кривоногий татарин.
— Я здесь, бачка!
— Кто коней брал, видел?
— Видел бачка, — закивал тот в ответ. — Янка брал — ясырь твой, да девка с ним была.
— Да что же ты, нехристь, не задержал их! — В отчаянии воскликнул Анциферов, — ведь уйдут проклятущие.
— Зачем задержал, — удивленно спросил Ахмет, — мне бачка Корнилий сказал, чтобы я не мешал, если девка сбежать надумает.
— Вы что же это нарочно? — На лице писаря проснулось понимание.
— Слава тебе господи, догадался, — хохотнул в сторону Анисим.
— Не печалься, раб божий Акакий, — ободряюще похлопал я парня по плечу, — раз ты ни о чем не догадался, стало быть, и они ничего не поняли. Значит, мы все правильно сделали.
— Первушка у нас малый не дурак, — не удержался от шпильки Пушкарев, — но и дурак не малый!
— Государь, — встрепенулся Анцыферов, — а ведь Корбут слыхал, как ты князя Пронского за порох поносил…
— За что?
— Ну, за порох, который по его недогляду замочили.
— Ах вот ты о чем, — улыбнулся я, — твоя правда, замочили. Две бочки из тридцати.
— И ты князя за это прилюдно костерил?
— Ну не только за это, на нем грехов как на барбоске блох.
— Но он же князь…
— А я царь! Ладно, теперь главное чтобы их теперь разъезды не перехватили.
— Или Протасов, — усмехнулся Вельяминов, постукивая концом плети по сапогу.
— С него станется, — отозвался я и повернулся к Первушке, — ну-ка покайся грешник, как вы у Кондырева кур крали?
— Так, ты же, государь, сам велел, что бы боярышня польская ни в чем не нуждалась, — пожал плечами парень, — а что, у какого-то боярина кур украли?
— Ага, ему лекарь мой запретил жареное и жирное, так вот он, чтобы не отощать на царской службе, за собой клетки с птицей возил, а пару каплунов какие-то обормоты похитили. Ты ничего не видал?
— Каплуны, — наморщил лоб Первак, — жирные такие… нет, государь, не видал!
— Ну и ладно, — засмеялся я. — Дело к ночи близиться, пошли отдыхать. Завтра дел много. Все нервы эта Агнешка вымотала, я думал уже, что не решится сбежать.
— Было бы неудивительно, — пожал плечами Корнилий, — прекрасная панна смотрела на ваше величество как…
— Не доеная корова! — Вставил Анисим под всеобщий смех.
— Мужлан! — махнул рукой Михальский и засмеялся вместе со всеми.
— А я вот боялся, что девка прорвется-таки в царский шатер, — продолжал стрелецкий полуголова, хитро
