— Послушай, парень, мне нет дела до того, ученый ты или нет! Говори дело.
— Как будет угодно вашей милости. Уж не подумайте, что я болтлив, просто подумалось что вам, ясновельможные паны, может пригодиться любая мелочь… да-да, конечно, если вы так хотите, то я перехожу прямо к делу. Так вот, дня за три до того как герцог Иоганн Альбрехт вернулся из похода, в московитский лагерь пришли подкрепления и большой обоз с порохом и иными припасами. Из какого похода вернулся пан герцог? Ну, я слышал, что он со своими схизматиками и немцами напал на светлейшее и благороднейшее войско вашего высочества неподалеку от Вязьмы. Наши храбрецы, как я знаю, отбили его вероломное нападение, и московиты трусливо бежали, прихватив захваченные в бою пушки. О, прошу простить меня за эти подробности, да только это важно. Так вот, ясновельможный пан герцог конечно еретик, но только всем известно, что он храбрый рыцарь и весьма сведущий в ратном деле человек. Так что нет ничего странного, что он решил проверить привезенный обозом порох. И что же вы думаете, он обнаружил? Да ничто иное, как то, что порох оказался подмочен, и вообще никуда не годится! Иоганн Альбрехт так рассердился, что кричал, топал ногами и всячески поносил князя Пронского. Как, разве я не сказал? Князь Петр Пронский командовал этим обозом, и как-то так случилось, что весь порох промок. Эта потеря оказалось очень чувствительной для московитов, потому как они очень радовались, что им удалось захватить порох у наших храбрых жолнежей и трусливо бежать с ним. Да, я сам слышал, как об этом говорил пан Михальский и вид у него был при этом очень озабоченный.
Ходкевич и Владислав, до сих пор слушавшие рассказ Янека с нескрываемым раздражением, внезапно проявили интерес к повествованию и многозначительно переглянулись.
— Значит перебежчики не врали, — пробормотал про себя королевич.
— Что простите? — переспросил Корбут.
— Ничего, продолжай.
— Как будет угодно вашей милости. Впрочем, про порох я больше ничего не знаю, а во время боя герцог захватил не только наши пушки с обозом, но и ясновельможную панну Агнешку Карнковску. Узнав, что я был на службе у ее отца, Иоганн Альбрехт приказал мне быть у нее в услужении.
— Скажи мне, — нерешительно прервал монолог Янека Владислав, — а как наш кузен относился к панне Карнковской?
— Вы про герцога Иоганна Альбрехта, ваше высочество? Ах, да, он же женат на вашей кузине принцессе Катарине, как я мог забыть. Ну, что я могу сказать, кроме того что уже говорил. Пан герцог — рыцарь, это всякий знает и обращался он с панной по-рыцарски. Сразу по приезду ей отвели отдельный шатер, приставили стражу, чтобы оградить панну от возможных неприятностей. Нет, ничего не могу сказать дурного, пан герцог поступил как благородный человек.
— А скажите нам, сын мой, — вкрадчивым голосом осведомился ксендз Калиновский, — далеко ли был разбит этот шатер от апартаментов самого герцога?
— Совсем недалеко, ваше преподобие, можно сказать, что и рядом. Не так чтобы совсем близко, однако же и недалеко.
— Недалеко, — пробормотал ксендз, как будто пробуя слово на вкус, — а скажите, юноша, навещал ли он панну Агнешку?
— Нет, что вы, я такого не видел! Он присылал к ней маркитанток, чтобы те снабдили ее одеждой и прочим что может потребоваться женщине, да простит меня ваше преподобие за такие подробности, но сам он к ней не приходил.
— А она к нему?
— Как можно, она же девица…
— Услышав последнее замечание, многие присутствующие не смогли сдержать улыбки, а прямодушный гетман и вовсе заржал как жеребец, не обращая внимания на густо покрасневшего королевича.
— И все-таки, сын мой?
— Я такого не видел!
— Довольно, ваше преподобие, — прервал священника Владислав, и снова обернулся к Корбуту, — если вам нечего более сообщить, то вы можете идти. Я обещаю не забыть вашей услуги.
— Сказать по правде, есть еще кое-что…
— И что же это?
— Сам я не был свидетелем одного происшествия, но ясновельможная панна Карнковска рассказала мне, что к герцогу приходили какие-то казаки, по виду запорожцы, и вели с ним какие-то разговоры.
— Какие разговоры, — встревожился гетман, — о чем?
— Я же говорю, что не видел и не слышал этого. Вам право же лучше будет спросить у самой панны, однако если я правильно понял, то среди запорожцев зреет заговор. Они хотят перейти на сторону герцога и предать Речь Посполитую.
— Пся крев, — выругался Ходкевич, — что, все?
— Ну, может и не все. Вроде бы Сагайданый не участвует в этом и заговорщики даже собирались его убить, но я сам ничего не слышал и потому не могу сказать наверное.
— Проклятые схизматики, — зашипел Калиновский, — гореть им всем в аду!
Когда Янек, окрыленный обещанием награды, вышел, неуютно чувствующий себя Владислав обратился к Ходкевичу:
— Пан гетман, как вы полагаете, полученные нами известия заслуживают доверия?
— Смотря какие, — отвечал тот, поразмыслив, — судя по всему, то что этот парень сказал о порохе все-таки, правда. По крайней мере, перебежчики об этом тоже говорили.
— Но ведь этот московитский дворянин, говорил, что испорчена только половина порохового обоза?
— Он сбежал до окончания расследования, — возразил гетман, — потому что чувствовал за собой вину. А вот захваченный нами пушкарь утверждал, что большая часть привезенного пороха оказалась негодной.
— И кому же из них верить?
— Знаете, ваше высочество, если бы все перебежчики и пленные твердили одно и то же, это был бы первый признак, что они сговорились. Я по своему опыту знаю, что разные люди могут рассказать совершенно разные истории об одном и том же событии. А потому надо выслушать всех, и принимать решение, только сравнив их показания между собой.
— Что
