Покидая кабинет, я шепотом спросил у помощника Собчака: “А что тут делает портрет?”
Тот рассмеялся. “Не обращайте внимания, — сказал он. — Мы хотели его снять, но под ним обнаружилось огромное пятно. А переклеивать обои нет денег”.
В первые же месяцы после выборов Заславский в полной мере осознал, какую разруху оставила после себя КПСС. Она осуществляла контроль над каждым магазином и заводом, каждым отделением милиции и пожарным депо, но все равно довела Октябрьский район до совершеннейшего упадка. И так происходило повсеместно. Продукты в магазинах то появлялись, то исчезали; бывали дни, когда пустовали даже хлебные полки. Ситуация с жильем была аховая: москвичи ютились в квартирках размером с гардеробную или в коммуналках, где одна ванная приходилось на 15–20 человек. Покопавшись в документах, Заславский узнал, что огромный памятник Ленину на Октябрьской площади обошелся в 23 миллиона рублей — 7 миллионов вытащили из районного бюджета. Притом что на улицах по многу дней лежали неубранные кучи мусора, а врачам в больницах платили в два раза меньше, чем водителю автобуса.
Один раз в неделю Заславский вел прием жителей района и выслушивал их жалобы в обшарпанном кабинете недалеко от Октябрьской площади. Вдовы, пенсионеры, алкоголики, молодые родители сидели, поджав ноги, на узких скамеечках в коридоре и ждали своей очереди. Находиться рядом с Заславским с шести вечера и далеко за полночь — означало узнавать о нескончаемых провалах “социализма в одной отдельно взятой стране”.
“Илья Иосифович, мы с мужем в разводе, но по-прежнему живем в однокомнатной квартире. Мы стоим в очереди на новое жилье с 1978 года…”
“Илья Иосифович, моя мать на этой неделе умерла, но мне сказали, что, чтобы ее похоронить, нужно дать взятку заведующему кладбищем. Денег на взятку у меня нет…”
“Илья Иосифович, у моего сына лейкемия, врачи говорят, что ничего не могут сделать. Они говорят, что вылечить его могут только на Западе. У нас нет ни визы, ни денег…”
Заславский сидел в кресле сгорбившись, переживая не столько из-за конкретных жалоб — у кого не бывает проблем? — сколько из-за их количества. Он постепенно терял уверенность в себе. Он был бессилен и от этого приходил в уныние. Когда Ельцин снова стал народным депутатом, он позволил мне несколько часов просидеть у него в кабинете во время приема избирателей. Жалобы были те же самые, но он часто мог помочь просителю. Как бы аппаратчики ни презирали Ельцина, они были вынуждены слушаться его — бывшего члена политбюро и действительного члена ЦК. Он мог сделать короткий звонок, и человек получал все, о чем просил: квартиру, инвалидную коляску, визу, чтобы съездить к дочери в Варшаву. Однако это было возможно только потому, что вес и связи Ельцина как бывшего кремлевского начальника были огромны. Заславский же мог только снова и снова пролистывать растущие кипы жалоб и просьб. Всем посетителям он говорил, что постарается разобраться с их проблемой, сделает, что сможет. Он писал письма и звонил в инстанции. Но система, к которой он обращался, считала его своим врагом.
Заславский понимал, что перемены начнутся только тогда, когда политическая и экономическая реформа произойдет не в одном Октябрьском районе. А пока ему было трудно смотреть в глаза своим избирателям. “Я у них последняя надежда, — сказал он мне как-то вечером в перерыве между разговорами с посетителями, — а я почти ничего не могу для них сделать. Как мне объяснить им, что на это уйдут годы?”
Поначалу успехи Заславского были скорее символическими. По закону новые партии были обязаны регистрироваться, и было похоже, что все новые партии в городе и стране регистрировались в Октябрьском районе: здесь были самые удобные условия. Едва ли не каждую субботу какая-нибудь очередная новая партия проводила в районе учредительный съезд. “Это доходит до абсурда. Мы еще шагу не сделали в экономическом направлении, но зато уже успели зарегистрировать три разные христианско-демократические партии”, — рассказывал Григорий Васильев, 32-летний экономист, которого Заславский назначил главой райисполкома.
Заславский, понимая, что гласности еще далеко до настоящей свободы слова, помогал также с регистрацией и финансированием газетам, которые по причине малотиражности или радикальности не имели поддержки от партийной бюрократии и государственных типографий. Редактор подпольного журнала “Гласность” Сергей Григорьянц, которого Горбачев в интервью The Washington Post обозвал паразитом, получил небольшое здание и стал издавать свой журнал открыто, без помех со стороны правительства и партии. Кроме того, Заславский открыл в вестибюле райкома на Шаболовке книжный магазин, где продавались эмигрантские журналы, такие как “Континент” и “Посев”. Позднее он спонсировал открытие газетных киосков в метро.
Одновременно Октябрьский район начал войну с КПСС, столько лет здесь хозяйничавшей. Заславский убрал из райсовета всю коммунистическую атрибутику — бюсты Ленина, серпы и молоты, — а вслед за ними потеснил и партийных бюрократов. Он выделил им несколько плохоньких кабинетов на верхнем продуваемом этаже и отключил их от внутренней телефонной связи.
“Пускай живут как хотят, — сказал он. — У этих людей не больше прав на это здание, чем у христианских демократов или у общества наблюдателей за птицами”.
Заславский и его коллеги знали, чего хотят добиться, но, прежде чем приступать к решительным действиям, они хотели хотя бы видимости консенсуса. Я был свидетелем того, как Заславский убеждал районную милицию в том, что милиционеров должен брать на работу и увольнять город, а не чиновники из МВД. Я видел, как он пытается объяснить ошарашеным рабочим, что им пора стать совладельцами акций собственного предприятия и что неэффективные, экологически вредные заводы нужно закрыть и заменить фабриками, которые будут “работать чисто и производить вещи, нужные людям”. Заславский понимал, что создание свободного рынка приведет к повышению цен, безработице, банкротствам, что эпоха относительно равных доходов приходит к концу, — и говорил об этом открыто. Он был холоден и честен. Его слова энтузиазма у слушавших не вызывали. Однажды на станкостроительном заводе, сидя на трибуне под колоссальным транспарантом “Имя и дело Ленина бессмертны!”, Заславский наслушался сполна:
— Что вы будете делать с азербайджанцами, которые торгуют у нас на рынках?
— Эти шашлычники на нас наживаются! Они скупают все мясо, а потом продают в три-четыре раза дороже!
— Не делайте из нас подопытных мышей для вашего капитализма!
Рабочих, разумеется, больше волновали их повседневные трудности, а не грандиозные планы и новая Октябрьская революция. Заславский попробовал объяснить разницу между черным рынком и настоящим рынком, объяснить, зачем нужны конкуренция, регулирование, стимулы. Но он ничего не добился. “Знал бы, что так, не стал бы за вас голосовать!” — крикнул ему один рассерженный рабочий.
К концу этой встречи Заславский и Васильев были
