Вероятно, Янаев просто проверял, на месте ли объект. Янаев был худшим сортом самого убогого партократа: тщеславный, неумный бабник и пьяница. Едва ли мне удастся объяснить, как непросто в России заработать репутацию пьяницы. Янаев был к тому же дешевым фигляром. Когда Съезд народных депутатов утверждал его в должности вице-президента, один депутат спросил о его здоровье. “Жена не жалуется”, — ответил Янаев с ухмылкой.
Около четырех часов дня Георгий Шахназаров, один из последних либеральных советников Горбачева, позвонил президенту, чтобы обговорить его завтрашнее возвращение в Москву. Затем, уже было попрощавшись, он спросил у Горбачева, как его здоровье. Тот ответил, что все в порядке, разве что поясница еще беспокоит.
Горбачев долго трудился над своей речью и остаток дня собирался провести с семьей: женой Раисой, дочерью Ириной, зятем Анатолием, внучкой Ксенией. Но в 16:50 к нему пришел начальник охраны и доложил, что на дачу пожаловали незваные гости, в том числе Юрий Плеханов, глава 9-го управления КГБ (это управление обеспечивало безопасность руководства).
Горбачев снял телефонную трубку, чтобы узнать, в чем дело. Он не назначал никаких встреч и не привык к необъявленным визитам. Но трубка молчала. Он взялся за другой телефон — то же самое. Горбачев был ошарашен. Раиса Максимовна пришла узнать, что происходит. “У Михаила Сергеевича было восемь или десять телефонных аппаратов, и все молчали, — рассказывала она позднее. — Я сняла трубку и проверила — отключены были все аппараты, даже стратегический аппарат Верховного главнокомандующего. Такой аппарат у нас был везде — на даче, в квартире. Он был под особой крышкой — с этого телефона мы даже не стирали пыль, потому что крышку нельзя было трогать. Михаил Сергеевич снял и эту трубку, и там тоже была тишина. Мы поняли, что что-то случилось. Мы оказались беспомощны”.
Визитеры были еще снаружи, но Горбачев понимал, что творится что-то неслыханное. Он собрал семью и сказал, что “можно ожидать всего чего угодно”. Родные Горбачева ответили, что они готовы “до конца разделить с ним все, что будет”. Позже, описывая эту сцену, Раиса Максимовна, видимо, думала о расстреле царской семьи после революции: “Мы знаем нашу историю и ее трагические события”.
“Я ходил взад и вперед по комнате, — вспоминал Горбачев. — Мне было страшно не за себя, а за семью, за внучек. Но я решил: в таком положении нельзя думать о спасении собственной шкуры”.
Прибывшая делегация состояла из Плеханова, Шенина, Бакланова, помощника Горбачева Болдина и генерала Варенникова. Горбачев провел их в свой кабинет.
— Кто вас послал? — спросил он.
— Комитет, — ответил один из посетителей. — Комитет в связи с чрезвычайной обстановкой в стране.
— Кто его создал? Я не создавал, Верховный Совет не создавал.
Варенников объяснил Горбачеву, что выбор у него невелик. Или сотрудничать, или уйти в отставку.
— Вы — авантюристы и преступники и ответите за это! — заявил Горбачев. — Вы погубите себя — ну, это ваше дело, черт с вами. Но вы погубите страну, все, что мы уже сделали. Только самоубийцы могут предлагать сейчас вводить чрезвычайный режим в стране. Вы толкаете страну к гражданской войне!
Он напомнил посланцам, что 20 августа в Москве будет подписан Союзный договор.
— Подписания не будет, — возразил Бакланов, как вспоминал Горбачев. — Ельцин арестован… Будет арестован в пути. Михаил Сергеевич, да от вас ничего не потребуется. Побудьте здесь. Мы за вас сделаем грязную работу.
Горбачев “отверг это гнусное предложение”. Визитеры продолжали наседать. Они дали Горбачеву список членов Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). Горбачева особенно поразило присутствие в списке имен Язова и Крючкова. Он сам вытащил Язова из глуши, сделал его министром обороны — только для того, чтобы армией руководил преданный ему человек. К тому же Язов не казался Горбачеву достаточно сообразительным, чтобы быть предателем. Язов, по определению Яковлева, был “не Спиноза”. Участию Крючкова, самый сильного и жесткого заговорщика, Горбачев удивился, вероятно, потому, что когда-то его хвалил их общий наставник — Юрий Андропов. О Крючкове Горбачев думал как о культурном человеке, который много где побывал и видел не только внутренности Лубянки. Но, как писал прокурор, занимавшийся делом ГКЧП, “Горбачев для Крючкова, конечно, был сумасшедшим. Горбачев разрушал систему, которая обеспечивала ему все — и раболепие подчиненных, и уважение недругов, и спокойную, в довольстве и даже роскоши, жизнь. Разве может человек, находящийся в здравом уме, рубить сук, на котором сидит?” Крючков то и дело пытался уговорить Горбачева пресечь все демонстрации, “показать, наконец, силу”. А когда президент отказывался, Крючков говорил своим единомышленникам: “Горбачев реагирует на происходящее неадекватно”.
Предательство Болдина тоже было тяжким ударом. Он начал работать с Горбачевым в 1978 году и пользовался его абсолютным доверием. Болдин был начальником его аппарата. Он рассматривал каждое назначение, через него проходили все документы, ложившиеся к президенту на стол. Одним из главных заговорщиков, наряду с Крючковым и Болдиным, был и Олег Бакланов — человек не очень известный широкой публике, но чрезвычайно влиятельный. Готовя переворот, он преследовал очевидную цель: предотвратить сокращение расходов на военную промышленность и ослабление мощи армии. В апреле 1991 года он выступил на пленуме ЦК, заявив, что при нынешней политике СССР практически подчиняется диктату Соединенных Штатов. Один из ведущих специалистов по вопросам обороны, Петр Короткевич рассказывал, что Бакланов “заморозил” проект, разработанный группой крупнейших специалистов, предполагавший сокращение и профессионализацию армии, демилитаризацию экономики и в конечном результате двойное уменьшение оборонных расходов.
Остальные фигуранты списка Горбачева не сильно удивили. Павлов и Янаев всегда были противниками радикальных реформ, хотя самостоятельно не могли бы им противостоять по причине своего фанфаронства и пьянства. Прочие представляли интересы ортодоксов. Александр Тизяков еще в декабре в ультимативной форме требовал от Горбачева покончить с забастовками и навести дисциплину на производстве и вообще в экономике. “Вы хотите меня запугать, — сказал тогда Горбачев. — Не выйдет”. Наконец, в списке значился Василий Стародубцев, председатель Союза аграрников РСФСР, Крестьянского союза СССР и тульского колхоза имени В. И. Ленина, непримиримый враг частного хозяйства и частной собственности.
Горбачев попытался убедить делегатов вынести вопрос о чрезвычайном положении на рассмотрение Верховного Совета: “Давайте обсуждать и решать”. “Ну вот вы завтра чрезвычайное положение объявите. А что дальше? Вы хоть спрогнозируйте на один день, на четыре шага — что дальше?” — говорил Горбачев. Варенников ответил, что их прислали с поручением и что Комитет не допустит,
