В 9 утра танки окружили здание Моссовета. Солдаты сняли российский триколор и повесили вместо него советский красный флаг. Танки контролировали важнейшие места города: теле- и радиостанции, редакции газет, Ленинские горы, Белый дом. Один журналист дозвонился генералу Евгению Шапошникову, главнокомандующему ВВС. Шапошников знал о приказах Язова и о том, как тот объясняет необходимость путча, но не скрывал своего отвращения. “Пусть эти сукины сыны объяснят, что они собираются творить здесь!” — сказал он.
Пока Язов отдавал распоряжения в Министерстве обороны, а Крючков на Лубянке, Янаев сидел в своем кабинете в Кремле и гадал, что ему теперь делать.
Юрий Голик, председатель Комитета Верховного Совета по законодательству и правопорядку, беспрепятственно прошел через кремлевские ворота и немедленно отправился к Янаеву.
— Это что, путч? — спросил он.
— Да, это путч, — подтвердил Янаев.
Через некоторе время к Янаеву пришел Вадим Бакатин, член Совета безопасности при Горбачеве. Как и Голик, он остался верен Горбачеву и теперь требовал от Янаева объяснений. Даже в своем разгоряченном состоянии Бакатин заметил, как паршиво выглядит Янаев. Он мотался по кабинету, безостановочно курил, под глазами у него были мешки.
— Вадим, — сказал он, — меня в четыре ночи сюда привезли. Я сам не понимаю, что происходит. Они меня два часа уговаривали, я не соглашался, а потом согласился, все подписал.
— Кто уговаривал?
— Они.
С Янаевым связался по телефону и глава Казахстана Нурсултан Назарбаев. Тот пребывал в прострации — то ли был пьян, то ли еще что. “Он не соображал, что происходит, — рассказывал потом Назарбаев алма-атинским репортерам. — Не понимал, почему я звоню, даже кто я такой”.
Рабочий стол Янаева был завален непрочитанными бумагами, в том числе многомесячной давности. Обычно он предоставлял своим помощникам делать за него всю работу. Среди этих помощников был Сергей Бобков, сын Филиппа Бобкова, заместителя и особо доверенного лица Крючкова. И хотя в своем алкогольном и любовном угаре сам Янаев соображал плохо, он держал на столе один документ, из которого становилось ясно, что путч — дело куда более серьезное, чем этот янаевский балаган, и что его настоящие руководители — Крючков, Бакланов, Болдин и Язов — были хорошо знакомы и с историей своей страны, и с методами прежнего режима.
О некоторых аксиомах чрезвычайного положения
1. Нельзя терять инициативу и вступать в какие-либо переговоры с “общественностью”. На это часто “покупались” из-за стремления сохранить демократический фасад — и в результате общество постепенно проникалось идеей, что с властью можно спорить, а это первый шаг к последующей борьбе.
2. Нельзя допускать самые первые проявления нелояльности (митинги, голодовки, петиции) и информацию о них. В противном случае они становятся как бы допустимыми формами сопротивления, за которыми следуют более активные формы. Если хочешь обойтись “малой кровью” — “дави” противоречия в самом начале.
3. Не стесняться идти на ярко выраженный популизм. Это закон завоевания поддержки масс. Сразу же вводить понятные всем экономические меры — снижение цен, послабление со спиртным и т. д., появление хотя бы ограниченного ассортимента товаров массового спроса. В такой ситуации не думают об экономической целесообразности, темпах инфляции, других последствиях.
4. Нельзя растягивать во времени информирование населения о всех деталях преступлений политического противника. В первые дни оно жадно ловит информацию. И именно в это время на него надо обрушивать информационный шквал (разоблачения, раскрытие преступных групп и синдикатов, коррупция и т. п.) — он будет воспринят. В другие дни информация о противнике должна подаваться в иронично-насмешливом ключе: дескать, надо же, кто нами управлял. Информация должна быть по возможности наглядной и немногословной.
5. Нельзя перегибать палку с прямыми угрозами. Лучше пускать слухи о твердости власти (контроль за дисциплиной на производстве, в быту, якобы систематические массовые рейды по магазинам, местам массового отдыха и др.).
6. Нельзя медлить с кадровыми решениями и перестановками. Население должно знать, кого и за какие очевидные проступки наказывают, кто перед кем за что отвечает, к кому население может обращаться со своими трудностями.
Перед тем как уйти на работу в бюро The Washington Post на Кутузовском проспекте, Маша Липман включила телевизор и увидела, как диктор бесстрастно зачитывает объявление о вводе чрезвычайного положения. Глядя на экран, Маша сразу подумала о своих детях — шестилетней Ане и четырнадцатилетнем Грише. Она была в ужасе. В одночасье рухнули надежды последних лет. Давно еще, после многих лет раздумий, Маша и Сережа приняли решение не эмигрировать. Они связали судьбу с Москвой. Теперь Маша думала только об одном: “Неужели Ане будут так же промывать мозги, как нам? Неужели все возвращается? Уезжать? Придется уезжать? А получится ли?”
Надежда Кудинова, швея с парашютной фабрики, расположенной на окраине города, приехала утром на работу. В автобусе она краем уха слышала разговоры пассажиров: что Горбачев ушел в отставку “по состоянию здоровья”, что власть перешла к Янаеву и какому-то комитету с непроизносимым названием — “ГКЧП”! Все это казалось какой-то непонятной ерундой. Но на фабрике директор сразу устроил собрание и призвал всех поддержать этот комтитет. Он сказал, что стране нужна стабильность и производственная дисциплина.
Кудинова взглянула в окно. За окном ничего интересного не было, а по радио дикторы в который раз зачитывали указы нового комитета. Они с товарками стали обсуждать: что теперь делать, кого поддерживать? Мнения разделилиcь поровну. Половина рабочих была возмущена. Половина думала, что, может быть, без Горбачева жизнь и наладится. Может, хоть еда в магазинах появится.
Кудинова подумала, что те, кто высказывался в поддержку ГКЧП, хотели продолжать жить в пассивной стране. Рабочий день продолжался, и Кудинова услышала, что Ельцин создал в Белом доме штаб сопротивления. Она воодушилась: “Может быть, мне тоже написать какие-нибудь листовки?” По дороге домой она увидела танки и дорогу, изуродованную танковыми гусеницами. Она увидела, что у Белого дома собирается толпа, и приняла решение: она встанет на защиту президента, за которого проголосовала всего пару месяцев назад. О Михаиле Горбачеве она не думала. Она пошла к Белому дому защищать Ельцина и независимую Россию. Причем тут Горбачев? — думала она. Горбачев получил по заслугам.
Ельцин приехал к Белому дому в 10 утра. Они с председателем Верховного Совета РСФСР Русланом Хасбулатовым и премьер-министром республики Иваном Силаевым быстро написали обращение “К гражданам России”, в котором назвали путч “реакционным антиконституционным переворотом” и призвали ко всеобщей забастовке. Хасбулатов и вице-президент Александр Руцкой, ветеран Афганистана, обратились к народу из наскоро оборудованной в Белом доме радиостанции. Молодой политик-демократ Владимир
