Фронтальный штурм «линии Сталина», где зарылись русские войска в огромном количестве, вооруженные до зубов, при поддержке четырех сотен танков. Штурмовать? Хватит, уже попробовали! Еще одно наступление, и вся танковая группа станет пехотной!
Рейнгардт задумался над своим предложением командующему 4-й ТГ генерал-полковнику Гепнеру. Произвести перегруппировку, подтянуть тылы, отремонтировать танки. Плохо, что поле боя дважды оставалось за русскими, они изуродуют оставшуюся там бронетехнику, что дешевле будет изготовить новые танки, чем попытаться эвакуировать обгоревшие остовы. Время остро требуется и 56-му корпусу – войти в курс дел новому командиру, который еще не назначен, завтра начнут подходить полки дивизии СС, а потом 290-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта барона Теодора фон Вреде. То есть к 14–15 июля оба корпуса будут готовы к новому наступлению.
Фронт русских будет рвать пехота, и лишь потом танковые соединения войдут в прорыв! На подходе 58-я дивизия 38-го армейского корпуса, идет на Дерпт, но лучше ее повернуть на время к Пскову. И три дивизии 1-го АК, их вполне достаточно, чтобы вначале разорвать центр обороны русских, затем переправиться через реку и захватить плацдарм. Потом перебросить танки и вскрываться, направив один корпус на Псков, другой на Порхов, глубоко в тыл советских войск. Ну что ж, вполне разумный вариант и может привести к победе. Но прежде, чем разрабатывать его для штаба 4-й ТГ в качестве предложения, необходимо отдать распоряжение.
– Карл, пишите приказ! Мы переходим к обороне…
Командир 41-го стрелкового корпуса генерал-майор Гловацкий Псков
На столе лежали пять снимков. Всего полдесятка новых фото, еще не обмятых, прилично сделанных – все же у немцев в этом времени очень качественное оборудование для съемок. Вот только что там изображено, к слову «приличие» не имело никакого отношения. На них была война, причем в самом зверском обличье – убийство безоружных пленных всегда и во все времена считалось тягчайшим преступлением.
– Ублюдки!
Генерал взял в руки первые два снимка, снятые в одном месте. Тихий литовский или латвийский городок, на фоне неба силуэт католической кирхи или костела – не настолько он сам подкован был в церковной архитектуре. Первый снимок – в центре наш подбитый Т‑26, с башни головой вниз свисает танкист, второй лежит на моторном отсеке, поджав под себя ноги. Чуть сбоку высовывается корма Pz-IV, вполне узнаваемая по каткам. А вот справа, на переднем плане стоит верзила в расстегнутом комбинезоне, щерится во все зубы – торжествует, паскуда, типа, я вот такой геройский, их подбил и с пулемета посек – даже вылезти не успели. Башнера, может, и подстрелили, а вот второй плохо лежит, скрючился, руки к животу прижал и не просто так, как от пули в упор – между ладонями рукоять чего-то колющего, типа штыка. Убили парня, зарезали, короче.
Второй снимок с того же места, но под другим углом – видна кирха, та же, дверь в нее открыта – на ступенях священник в сутане, католик, судя по облачению. Но все это в стороне. В центре стоит тот самый молодчик. Сотоварищи, числом в четыре человека, и все как на подбор в комбезах, с черепами на петлицах – не СС, там «мертвая голова» другая, а Панцерваффе, армейские танковые части. За ними крупным планом лобешник того самого Pz-IV, с привязанным колючей проволокой к броне танкистом, в русском шлемофоне – форма совсем не изменилась, он сам спустя полвека такой же носил в БМП – боевой машине пехоты. В эти времена сия аббревиатура уже означает батальонный медицинский пункт. Судя по всему, живого привязали, ноги смутно видны, расплылись, видно, ими дергает. И чуть с края снимка высовывается корма знакомого Т‑26 с убитыми танкистами, видно, фотограф специально постарался такой ракурс выбрать, чтобы все влезло. Как ему уже объяснили молодчики сии с 6-й панцер-дивизии покойного Ландграфа – как хорошо звучит предпоследнее слово. На КВ‑2 напоролись – бетонобойным снарядом в упор сорвал с «немца» башню, никто не выжил, лишь в кителе офицера нашли эти фотографии.
Гловацкий заскрипел зубами, вспомнив, как один из современных, тех, кто шибко продвинут и подкован, историков, с пеной у рта доказывал, что у танкистов Манштейна, что яростно рвались к Двине, просто не было времени на подобное селфи! Здесь, конечно, не манштейновцы, их коллеги из другого корпуса, до чего снимки выразительные – и время нашлось для увековечения своего «подвига», и оборудование, чтобы быстро проявить пленку и сделать карточки. При каждом полку такие лаборатории были, в разведке фотодело у немцев широко поставлено.
Следующие три снимка видел раньше в Интернете. Браво позирующие эсэсовцы на фоне рядов по-немецки аккуратно расстрелянных русских из гарнизона одного из ДОТов, чья бетонная коробка, испещренная пулями, им стоит памятником. Лопоухие мальчишки, новобранцы, ботинки с обмотками, наголо стриженные, обмундирование с шинелями не обмятое толком, стоит картонками. Сами ведь вылезли из дота, поверили обещанию «гуманного обращения с пленными и сытного питания», вот и заплатили страшную цену за свою доверчивость. С разных ракурсов эти снимки, немое свидетельство зверств только что начавшейся войны, когда свирепость еще просто не может ожесточить сердца. Такое говорит об одном – убили унтерменшей, тех, кого за людей изначально не рассматривали, а как неких тараканов, которых давят тапками безо всяких эмоций, или бьют мух на стене сложенной газетой. Очень выразительные снимки! Их авторы, правда, ненадолго пережили своих жертв – рота эсэсовцев напоролась на засаду и была передавлена танками…
Славяне – навоз для удобрения германских полей! Это представители, как их недобитые последыши из будущего до сих пор заявляют, духовно высокой германской культуры, настоящей мировой сокровищницы?!
Гловацкий устало откинулся на стуле, решение принято – размножить фотографии, раздать по ДОТам и танкам – парни злее драться будут, увидев, что их ждет. И опубликовать немедленно, во всех дивизионных газетах, чтоб все знали, с каким врагом дело имеют!
Генерал отхлебнул настоя, скривился будто от стакана сивухи: варево Сонюшки ароматом и вкусом не лимонад, конечно, но рука хоть перестала так неметь и пальцы меньше покалывало. И лицо она ему снова заштопала сама, госпиталь дивизии в городе, и расторопный адъютант тут же привез ее в штаб корпуса. Никто из врачей даже поперек слова не сказал, видимо, уже поняли, что его с этой женщиной связывает многое. Наоборот, вроде личного лечащего врача ее прикрепили, без отрыва от основной хирургии – раненых в Псков доставили очень много, два дня боев обошлись чересчур дорого. Он по ее лицу это видел – усталое, с припухлостями красноватые глаза.
Огромные потери – почти пять с половиной тысяч, из
