— Надо же, — пробормотал он, обнажив клинок. Старик Бастион умел ковать мечи, но этот… — Он прекрасен. Не знал, что вы…
— Не я. Эта сталь из Делгоса. — Кузнец снял большую перчатку и вытер ею лоб. — Большую часть металла, а также многие мечи, мы получаем из Трента. Паршивое горное дерьмо. В основном железо. Не держат заточку и щербятся от любого удара. Трентским кузнецам наплевать, они лишь выполняют норму. Их оплата не зависит от качества. Однако в Делгосе оружейники могут продавать оружие на открытом рынке. Поэтому на него стоит потратить время. Заготовка для лезвия, которое ты держишь, подверглась полудюжине сложений. Оно тверже и острее всего, что могу сделать я. Сможешь им бриться, когда отрастишь волосы на лице. Этот клинок приобрели по особому случаю.
— Тогда зачем вы отдаете его мне?
— Затем, что мне так велели.
— Кто?
— Принц Алрик.
— Принц? А он сказал почему?
— Нет.
— А вы спрашивали?
Бастион кинул на Рубена странный взгляд.
— У принцев не спрашивают, парень. Он велит отдать тебе этот меч — и я отдаю. И на твоем месте я бы не стал никому хвастаться. О таких милостях лучше помалкивать, иначе люди начнут завидовать, а хорошая взбучка — скверное начало новой карьеры. Будь с ним аккуратней. Я не шутил, когда говорил, что он острый, как проклятая бритва.
Рубен убрал меч в ножны, оценив звук, который издал клинок. Острый как бритва. Он надел бордовую с золотом накидку, схватил плащ и новенький шлем и потрусил к замку, позвякивая на ходу. Бежать оказалось труднее, чем ходить. Центр равновесия сместился, и к этому придется привыкнуть. Рубен вошел через огромные двери в северную переднюю, широкую галерею с полированными каменными колоннами, уставленную доспехами. Отсюда коридоры вели к большим лестницам. Рубен редко бывал в замке. Он чувствовал себя здесь неуютно. Единственным местом, где он действительно ощущал себя хорошо, не считая дровяного сарая, была конюшня. Там никто не смотрел на него сверху вниз, за исключением лошадей. Замок же был полон глаз, жестоких, оценивающих глаз. Логово оруженосцев и им подобных. Здесь они научились доброте, которую постоянно ему демонстрировали. Все вокруг было из холодного камня.
Почти все.
Быстро свернув направо, чтобы обогнуть большие залы, он чуть не врезался в Аристу Эссендон. Та испуганно вскрикнула и отшатнулась — рука прижата к груди, глаза широко распахнуты. Новый наряд Рубена сделал его неуклюжим. Он замешкался всего на полсекунды, но этого хватило, чтобы показаться — или, по крайней мере, почувствовать себя — глупым.
— Мы постоянно друг в друга врезаемся, верно? — произнесла Ариста мягким голосом, прекрасным, как птичье пение.
— Простите. — Он поклонился и торопливо добавил: — Ваше высочество.
Она покосилась на шлем в его руках.
— Обед?
Он посмотрел на яблоко, мясо и сыр, которые спрятал внутрь.
— Э-э… да, вроде того.
— Хорошего тебе дня, — пожелала принцесса, но не сдвинулась с места.
Рубену потребовалась целая секунда, чтобы догадаться, что он не дает ей пройти, и поспешно отступить в сторону.
Чувствуя себя полным дураком, он смотрел ей вслед. Почему в ее присутствии он вечно делает глупости? Его желудок сжался, а плечи опустились: Рубен признался себе, что его неуклюжесть не имеет никакого значения. Она была принцессой, и его мечты никогда не сбудутся. Она выйдет замуж за принца, герцога или короля, а он будет смотреть, как она уезжает. Ариста проедет ворота, махая рукой из окна кареты, и никто ее больше не увидит — он уж точно. Рубен всегда знал, что она не для него. Во всех своих грезах он ни разу не представлял, как прикасается к ней, кроме того момента, когда будет передавать ей кружку с водой у колодца и их пальцы случайно встретятся. Мысль о том, чтобы поцеловать ее, казалась слишком абсурдной даже для мечты. Он хотел лишь совершить что-то достойное, чтобы принцесса заметила его, чтобы обернулась при расставании, и ее лицо говорило: «Ах, если бы он был благородным». Рубен не думал, что просит многого: один-единственный момент признания, мгновение, когда она обернется, и он поймет, что на кратчайший миг принцесса видела его таким же, как он ее. Он был готов молча страдать до конца жизни, зная, что она действительно разглядела его и, быть может, почувствовала к нему то же, что он к ней.
Вновь ощущая себя так, словно ему в сердце вонзили кинжал, Рубен преодолел остаток пути коридорами для слуг. Взял лампу, спустился по лестнице и вошел в темницу замка. Она пустовала. Сюда редко сажали узников, а если и сажали, то ненадолго. В Медфорде правосудие вершилось быстро. Ворам отрубали нужное число пальцев или рук. Должников били. Убийц вешали. Шпионов разрывали на куски, а изменников четвертовали. Темница была всего лишь перевалочным пунктом перед казнью, и в последнее время лорд верховный констебль с этим не затягивал. Что делало темницу прекрасным местом для уединения.
Рубен подошел к последней камере в последнем ряду, который имел форму буквы L, что было ему на руку. Заключенного нельзя было увидеть через окошко. Рубен отпер дверь ключом, обычно висевшим на колышке на верхней площадке лестницы. Он запер дверь не для того, чтобы Роза не могла убежать, а для того, чтобы никто не мог к ней войти. Насколько он знал, это был единственный ключ. Она сидела в камере, съежившись у дальней стены, завернувшись в одеяло, которое он ей принес.
— Доброе утро, Роза. Как ты?
Она открыла глаза и заморгала от яркого света. Рубен впервые смог хорошенько ее рассмотреть. Симпатичная, почти красивая, и, наверное, была бы еще красивей без этой краски, большую часть которой размазали слезы. На щеке у нее был синяк, на руке и ногах — неприглядные царапины, следы вчерашнего спуска.
— Уже утро?
— Да. — Рубен встал перед ней на колени. — Ты голодна? Я принес еду.
Роза села, взяла кусок сыра и вгрызлась в него.
— Спасибо, — сказала она с набитым ртом.
Рубен дал ей маленький бурдюк со слабым вином. Она сделала глоток, потом спросила:
— Что происходит? Король жив?
— С королем все в порядке. Насколько я понимаю, прошлой ночью ничего не случилось. Ну, кроме того, что все ищут тебя.
— Почему? Я ничего не сделала.
— Я не знаю.
— А что сказал твой отец?
— Я его не видел. Он всю ночь был на дежурстве и до сих пор не вернулся.
— Ты ведь никому больше не говорил?
— Нет, — покачал головой Рубен. — Я думал о том, что ты сказала. Не каждый может войти в эту башню. Это часть королевского крыла. Только замковым стражникам и аристократам дозволено подниматься выше третьего этажа. Тот, кого ты слышала, либо состоит в страже, либо
