Первый день моего пребывания в Самаре плавно подходил к концу, но никакой ясности он не внес. Было бы все гораздо проще, если бы Евгения просто застрелили во время нападения, и не было бы никаких вопросов. Но попутные вопросы возникли сами собой и требовали ответа.
Правда, ответ должен был искать не я, хотя вопросы задавались и мне. С меня спрашивали, пусть и не напрямую, откуда у брата такие большие деньги. С меня спрашивали, куда пропал пистолет брата. С меня спрашивали, наконец, почему часть данных на компьютере Евгения была зашифрована и почему он использовал шифрование в своей электронной переписке. И, наконец, с меня же спрашивали, как мог майор Саврентьев видеть то, что не было видно на видеозаписи нападения. Хотя я сам с майором Саврентьевым познакомился прямо на глазах у капитана Юровских и капитан юстиции находился рядом с майором спецназа ГРУ в зале ожидания прибывающих пассажиров аэропорта раньше, чем я с ним познакомился. Следовательно, это у меня были причины задать вопрос капитану Юровских. По крайней мере, оснований было больше.
И все-таки отпускное настроение, при всей серьезности и трагичности произошедших событий, меня расслабляло. Я никогда не уставал на марше — функциональная готовность у меня всегда была на высоте, хотя психологическая усталость после полугодовой командировки в район боевых действий, естественно, была значимой.
Убивать всегда трудно, и всегда ищешь в этом личную ответственность, хотя ответственность здесь — понятие неподходящее. Скорее, ищешь свою вину в том, что происходит. И вина эта остается даже тогда, когда все закончится, когда, если посмотреть со стороны, пора было бы уже и забыть и перестать переживать от того, что уничтожил бандитов. Если бы ты их не уничтожил, они уничтожили бы солдат твоей роты или мирных жителей, ни в чем не виноватых. Бандиты видели их вину в том, что мирные жители самих бандитов поддерживать не желали и не видели в них носителей светлых идеалов.
А кто убил моего брата и за что? Говоря честно, я не верил, что есть люди, для которых убить другого так же просто, как съесть порцию пельменей. Размышляя об этом, я как раз поставил вариться пельмени на ужин.
Подобные отморозки в последнее время встречаются все чаще и чаще. Время такое наступило. Уже пару десятилетий с экранов телевизоров людям вдалбливают в головы «ценности», которые им не присущи. Там, где появляются деньги, там странно становится слышать слово «мораль». Так постепенно наше общество превращается в криминогенную зону. И мне лично, человеку, который по своей профессии должен время от времени убивать, приходится прилагать немало усилий, чтобы у моих солдат убийство врага не стало привычкой.
Так, однажды, помнится, меня послали от бригады в областной центр за командой новобранцев-призывников. Следовало посмотреть, кого нам подготовили в областном военкомате. На призывном пункте я побеседовал более чем с сотней призывников. И с большим трудом сумел выбрать пятьдесят восемь человек, которые, на мой взгляд, подходили для службы в спецназе. Остальным, как я считал, просто опасно давать в руки оружие, хотя они имели прекрасную физическую подготовку, обладали необходимым интеллектом, но после того как эти люди отслужат в спецназе положенный год и приобретут серьезные боевые навыки, они вернутся в родной город. Кем они вернутся? Они вернутся пополнением криминалитету. И потому нравственные критерии при отборе солдат для службы в спецназе ГРУ я считал одними из самых важных аргументов. Научить можно всему — стрелять, бегать, драться, закладывать взрывные устройства… Но научить человека ценить чужую жизнь как свою собственную и страдать от того, что пришлось убить другого, — за год службы невозможно.
Пельмени сварились быстро. Газовая плита все же несравненно удобнее, чем электрическая, та, что стоит в моем доме городка ДОС[5]. И по скорости, и по удобству готовки. Я только успел выложить пельмени на тарелку и достал из холодильника пластиковую баночку со сметаной, как раздался звонок мобильника. Я ответил, хотя определитель высветил незнакомый номер самарского аппарата городской телефонной сети. Мне здесь звонить было вроде бы некому…
Оказалось, звонил капитан Юровских, которому я свой номер не давал. Но он мог знать его из трубки Евгения, данные с которой наверняка были перекачаны в компьютер Следственного управления. Мог капитан юстиции спросить и у Ларисы. Мог скачать данные с моего смартфона в то время, когда закачивал мне видеосюжет об ограблении ювелирного магазина. Последний вариант мне нравился меньше всего, поскольку всеми данными со своей трубки я делиться не желал даже со следователями.
— Слушаю вас… капитан, — сказал я, сообразив, что так и не удосужился спросить у Юровских имя-отчество.
— Отдохнули немного, Дмитрий Алексеевич?
— Меня утомить сложно. А отдыхаю я, если позволяют обстоятельства, ночью.
— Это хорошо, когда обстоятельства позволяют отдыхать ночью.
— Не всегда, к сожалению. Но я не жалуюсь, хотя нахожусь в законном отпуске.
— Да, не забудьте перед отъездом взять справку в нашем управлении. Я найду что написать. На время пребывания в Самаре вы сможете у себя на службе продлить отпуск.
— Спасибо за подсказку. Я не знал об этом. Обязательно воспользуюсь. Кстати, товарищ капитан, как ваше имя-отчество?
— Легко запоминается — меня зовут Юлий Юрьевич.
— Очень приятно. Итак, Юлий Юрьевич, чем могу быть полезен? Я тут только за стол сел, поужинать хотел. Сварил себе пельмени, что у брата в холодильнике нашел. Не пропадать же продукту…
— А что вы, Дмитрий Алексеевич, вдруг разозлились? — удивился капитан юстиции.
Я сам уже успел удивиться, не понимая, почему я вдруг разозлился, но тут же взял себя в руки.
— Извините. Нервы… Мало того, что брата убили, тут еще целый букет сопутствующих непонятностей!
— И я еще одну непонятность хотел вам добавить…
— Одной больше, одной меньше… Итак?..
— Это дело только сильнее запутывается. Итак, могу вам сообщить, что ваш брат был застрелен из своего же наградного пистолета. Наши эксперты-трасологи запросили управление МВД Пскова, где регистрировалось наградное оружие офицеров дивизии. Пуля, что была извлечена из головы Евгения Алексеевича, была выпущена из
