Тогда он и принял решение уходить в соседнее ущелье. Это было проще, во многом даже предсказуемо, потому что естественная, природная галерея отличалась от искусственной, вырытой руками моджахедов, тем, что не была прямой. И там, где поворот следовал за поворотом, была исключена возможность сквозного прострела. Это тоже осознавалось сразу. На уровне инстинкта.
А уже в пути, при стремительном переходе, когда очки ночного видения давали возможность не спотыкаться о неровности пола, ничто не мешало эмиру сообразить, как направить преследователей по ложному следу. Уж это-то он умел делать всегда.
Необходимо было только настоящий след оставить. Тот, мимо которого ни один следопыт не пройдет. Какие следопыты служат в спецназе, Рамиз Омаханович не знал. Но о следопытах в погранвойсках он слышал еще с детства, со времен Советского Союза. Тогда пограничники были в большом почете. И даже при том, что Дагестан тогда не был приграничной республикой — приграничными считались тогда республики Южного Кавказа — Грузия, Армения и Азербайджан, о пограничниках слышали, наверное, все, в том числе и на Кавказе.
Тогда Гадисов верил в абсолютные способности следопытов из погранвойск. Остатки этой веры жили в нем и по сей день, угрожая неприятностями и новыми опасностями.
Но сейчас и сам Рамиз Омаханович умел обманывать следопытов. Надеялся обмануть и в данном случае. И потому, остановив джамаат у выхода из подземной галереи, пошел к устью следующей галереи. И там умышленно оставил отчетливый отпечаток своей ноги. Для того чтобы подошва отпечаталась более зримо, Рамиз Омаханович даже на одну ногу встал, перенеся на нее вес своего тела.
Его это нога или еще чья-то, для преследователей значения не имело. Они будут считать, что кто-то в галерею вошел. Будут считать, что весь джамаат вошел туда. И будут продвигаться вперед тихо и аккуратно, делая по короткому сторожкому шагу, чтобы ни на что не наступить и не разрушить хрупкую тишину подземелья. И через короткие промежутки времени будут в тепловизор просматривать пространство впереди. А это еще одна задержка. И каждую секунду преследователи будут ожидать, что навстречу им в любом месте галереи могут прозвучать автоматные очереди, и это тоже будет существенно тормозить их передвижение. Бежать бегом и красться, опасаясь получить пулю, — это разные вещи. Времени преследователи потеряют много. Но ничего в гроте не найдут, кроме склада с продуктами питания, а это предметы неодушевленные.
Тогда они постараются и второй грот исследовать, совершенно пустой. Просто для того, чтобы убедиться в отсутствии джамаата у себя за спиной. И на этом еще время потеряют. А потом будут думать, куда ушел джамаат, — вверх или вниз по ущелью. А джамаат к тому времени будет уже далеко…
Эмир Гадисов выбрал, естественно, направление внутрь Дагестана, но ни в коем случае не в сторону границы. Какой ему был смысл снова границу переходить и прятаться? Не для того он прибыл в Россию. Спасаться бегством от преследования федералов — зазорного в этом Рамиз Омаханович ничего не видел, но считал, что так поступать можно только в крайней, безвыходной ситуации.
Он в Россию прибыл налегке, без груза, который затрудняет переход границы, может быть, даже больше, чем сами пограничники, имеющие на охране своих рубежей только малочисленные наряды. Границу перешел тихо, оставшись незамеченным, и очень быстро — прямо за спиной у пограничного наряда. Так было изначально задумано: сначала джамаат переходит границу без груза, обосновывается, готовит места для складов и проживания, а потом ему уже груз доставляют. И людей присылают. Хотя людей он себе предпочитал набирать сам. Хотя здесь, в России, выбор был не таким богатым, как в Сирии, тем не менее Гадисов не сомневался, что моджахедами джамаат и здесь обрастет.
Оставив за спиной и пограничников, и «летучих мышей», джамаат темп передвижения снижать не стал, только перевел дыхание за те пару минут, что эмир был занят выставлением ложного следа, и двинулся сразу вниз, к «воротам» ущелья.
Рамиз Омаханович тем временем, прямо на ходу, не останавливаясь, вытащил трубку и стал звонить в райцентр Баталу Габибову с вопросом, сможет ли тот хотя бы на ночь где-то приютить джамаат. По расчетам эмира, джамаат должен был добраться до села через четыре часа быстрого хода. Батал звонку обрадовался и предложил остаток ночи отсидеться джамаату у него в сарае.
— Извините, эмир, я бы позвал вас в дом, и жена не была бы против. Но опасаюсь, что дети могут лишнее сболтнуть. Лучше в сарае… Сейчас даже ночью не холодно. А места там хватит на всех.
— Нас уже мало. Только шесть человек осталось.
— А остальные? — переспросил Батал, и Рамизу Омахановичу показалось, что он испугался. Это эмиру не понравилось. Он хорошо знал, до чего может довести человека испуг. Когда все получается хорошо, тогда с тобой множество друзей и все они верные и преданные. Но в трудную минуту оказывается, что одни из них боятся, другие не желают ничем рисковать и делают вид, что тебя не знают. А с тобой оказываются те, от кого такого и не ожидал.
И потому Гадисов, смягчая отношение к трудной ситуации, ответил уклончиво:
— Им сейчас поставлена особая задача. Они не с нами.
— Ну, шестерых-то я смогу и в доме расположить. В одной комнате все поместитесь. В крайнем случае, что-нибудь придумаем. Приходите. — Батал, кажется, успокоился. — С окраины села позвоните, я на микроавтобусе вас встречу и привезу, чтобы никто не видел. Шесть человек в салоне даже лежа без проблем поместятся.
— На каком микроавтобусе? — не понял эмир.
— «Газель». Только вчера купил.
— Договорились. Это лучше, чем через все село идти. Хотя в это время люди еще спят, но мало ли кто в окно случайно выглянет. Будет уже светло. Вы же не в горах живете…
— Да. Так будет лучше. Я трубку под рукой буду держать. Звоните.
— Да, часа через четыре, не раньше. Успеешь выспаться.
Рамиз Омаханович умел просчитывать темп передвижения так, чтобы он соответствовал расстоянию, которое предстоит преодолеть, и времени в пути. И чтобы никто на маршруте не задохнулся, не упал без сил. Это выходило как-то само собой, без особых усилий со стороны эмира.
И сейчас получалось, что темп можно было бы еще
