Но стемнело быстро. И тогда уже в очках ночного видения следы рассматривать не удавалось, как, наверное, не удастся это сделать и преследователям. Смотреть на окружающий мир в очках при ярком свете звезд и луны, которая на отдельных участках ущелья светила прямо в затылок, было сложно. Даже вообще без очков идти было легче.
Рамиз Омаханович очки снял и только тогда увидел, что большинство его моджахедов тоже идет без очков. Но фонарями никто без разрешения не пользовался. Даже самыми слабыми фонариками-зажигалками, которые были у всех в джамаате. Целую коробку зажигалок с фонариками джамаат захватил вместе с грузом продуктов. И хотя в джамаате не было курящих, Рамиз Омаханович приказал каждому моджахеду взять себе по зажигалке. Остальные сбросили в пропасть, чтобы не тащить в пещеру лишний груз. Он и без того был немалым.
Для легкого освещения эти китайские зажигалки годились. Такой свет издали вообще увидеть проблематично, а тут еще и ущелье не дает прямого просмотра на большую дистанцию. Значит, можно было не опасаться снайпера спецназа, хотя тот, как уже видел эмир Гадисов, стрелял из крупнокалиберной винтовки, а такая винтовка обычно считается дальнобойной. При этом у дальнобойной винтовки и прицел соответствующий, обычно позволяющий стрелять на дистанцию больше двух километров. Будь ущелье прямым, спецназ, возможно, и сумел бы своей винтовкой воспользоваться. Но преимущества в этот раз были на стороне джамаата. Снайпера пока опасаться не приходилось.
Рамиз Омаханович не знал, как умеет ходить спецназ, хотя что-то слышал об этом, его джамаат передвигался настолько стремительно, что не верилось, будто кто-то еще сможет идти так же быстро. И потому вопрос казался эмиру решенным. Джамаат уже сумел выйти из-под удара значительно превосходящих по численности сил. С потерями, но все-таки выйти…
Моджахеды проходили поворот за поворотом, а преследования видно не было. Это успокаивало. Возможно, это позволяло и темп снизить, чтобы никого не «загонять», потому что все бойцы имеют разные способности к быстрому передвижению. Кому это передвижение давалось трудно, приходилось идти на силе духа и упорстве. Но Рамиз Омаханович сбавлять темп не желал. Всегда лучше иметь запас, чем постоянно ожидать выстрела снайпера в спину.
Время шло, а этот выстрел так и не прозвучал. Конечно, очки ночного видения не позволяли рассмотреть ущелье у себя за спиной. Дальше десятка метров ничего не было видно. Но эмир Гадисов был уверен, что, если бы спецназ или пограничники смогли выйти на расстояние выстрела, они выстрелили бы обязательно. Снайпер послал бы свою убийственную смертоносную пулю, способную насквозь пробить пару человек в бронежилетах, если они идут друг за другом, да и третьего, скорее всего, такая пуля задеть в состоянии. И еще эти пули не оставляют раненых, что, с одной стороны, хорошо, потому что возиться с раненым в условиях гор сложно, и чаще всего невозможно бывает его выходить. При этих мыслях Рамиз Омаханович гордо расправлял плечи, будучи уверен, что его никогда такая пуля не настигнет. Ни эта, ни другая.
За все время командования джамаатом, если брать период, когда он свой первый состав собрал еще здесь, в Дагестане, куда впоследствии и вернулся, эмир Гадисов потерял более пятидесяти человек. Но сам он ни разу даже ранен не был. Несколько раз бронежилет спасал. Однажды пуля угодила в деревянный приклад его автомата. Но пуля приклад не пробила, так навсегда и осталась в нем. Наверное, она была на излете и потеряла уже большую часть своей убойной силы и скорости. Но даже бронежилета она не коснулась, хотя, казалось бы, должна была приклад пробить. Эмир видел в этом высший промысел, который бережет его для новых больших и важных дел. Эту истину Гадисов постиг уже давно: кто что себе предрекает, то с ним и происходит.
И он к таким делам стремился.
При этом никто не смог бы упрекнуть Рамиза Омахановича, что он излишне берег себя, и потому рядом с ним погибали другие, а он оставался невредимым. Гадисов никогда не прятался ни от боя, как делают некоторые эмиры, посылая вперед моджахедов, сами отсиживаясь в пещерах или в блиндажах, ни от физического труда — когда он давал приказ копать подземную галерею, то всегда первым брал в руки лопату или заступ, чтобы показать пример. За это его в джамаате уважали и даже любили.
Рамиз Омаханович чувствовал это, хотя слов таких, понятно, ни от кого не слышал. Но больше всего моджахеды его ценили за умение вывернуться из любой, самой сложной ситуации. Как он выворачивался сейчас, забравшись сначала в дебри, по-простому называемые окружением, сумев извлечь из этого выгоду в виде трех «Стингеров» и шести ракет к ним и снова обманув противника. Джамаат уходил от преследования организованно, не испытывая страха, какой бывает при бегстве. А все потому, что Рамиз Омаханович умел даже бегство организовать так, что оно выглядело как отступление, причем отступление почти победное…
* * *Ущелье закончилось. Преследователи не догнали джамаат…
Это дало возможность проявить привычную осторожность и не выскочить за крайние скалы «ворот», а рассмотреть пространство в бинокль. Правда, бинокль не обладал функцией ночного видения. Но другого в джамаате не было. А свет звезд и луны на равнине казался достаточно ярким, чтобы увидеть все крупные предметы. Это могли бы быть бронетранспортеры или боевые машины пехоты, перекрывающие выход.
Но ничего похожего увидеть, к счастью, не удалось. И эмир Гадисов, впервые за время перехода, подсветив себе фонариком-зажигалкой, посмотрел в карту, повернув ее по очертанию хребта. И показал направление рукой:
— Вперед!
Джамаат ждал команды. Никто не снял с плеч рюкзак, чтобы отдохнула спина. Все понимали: предстоит еще длинный путь, только после его завершения можно будет вздохнуть с облегчением. А сам Гадисов внимательно смотрел под ноги. Но почва была такая жесткая и высушенная летним кавказским солнцем, что следов на ней не оставалось. Вариантов определения направления поиска по следу не существовало.
Пошли сразу в том же привычном темпе, в котором передвигались раньше. Но, когда было пройдено около сотни метров, до слуха эмира Гадисова донесся звук тяжелых дизельных двигателей.
Он шел со стороны других ущелий и
