Звукооператор Кирилл хорошо умел это делать на записи. Он не просто вырезал отдельные куски, а убирал те звуки, которые не были нужны и только мешали.
Но Кирилл делал это с записью. Сумел бы он выделить отдельные голоса в толпе, этого Шабкат не знал. Да и звать звукооператора уже было некогда. Кроме того, это было бы и бесполезно, потому что Кирилл не знал аварского языка.
Шабкат сошел с крыльца и встал под дворовыми воротами. Он хотел получше расслышать людей, которые проходили мимо.
Однако селяне, как оказалось, мимо не проходили. Они целенаправленно шли сюда, к дому дедушки Абдул-Азиза, чтобы что-то ему высказать. Да и Шабкату, как предупредил Адил Даудович.
Значит, уже началось! Люди хотели предъявить обвинение старому Абдул-Азизу и Шабкату. При этом они и сами толком не понимали, почему дед и двоюродный брат должны были отвечать за преступления, совершенные Латифом. Это было вдвойне, даже втройне обидно по сравнению с тем, когда Шабката обвиняла в гибели мужа жена хозяина магазина Нияза Рамазанова, теперь уже тоже убитая бандитами.
— Вон он, в окно высунулся! — раздался низкий женский голос. — Нас встречает!
Шабкат посмотрел в сторону дома и увидел в открытом окне кухни деда Абдул-Азиза, высунувшегося на шум. Несмотря на свою глуховатость, он все же услышал голоса и захотел узнать, в чем тут дело, куда и зачем идут люди.
Толпа сдвинулась с дороги, подошла к забору и остановилась на газоне с низкой травой. Может быть, люди затоптали и клумбу. Разве кто-то в такое время вспомнит о ней!
— Эй, Абдул-Азиз! — выкрикнула из толпы другая женщина.
— Вы ко мне, люди добрые? Меня зовете? Я слушаю вас! — Дедушка Абдул-Азиз все сразу понял.
Об этом Шабкат догадался по стариковскому голосу. Дед ведь тоже слышал предупреждение подполковника полиции.
— Мы-то добрые. Только вот ты таким человеком быть не хочешь. Да и внук твой московский хорош! Зачем вы Латифа сюда позвали?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответил дед. — Мы Латифа сюда не звали. В моем доме его нет.
Шабкат слушал этот разговор. Голоса односельчан добрыми и в самом деле назвать было трудно. Тем не менее они не были и откровенно агрессивными. Может быть, начальник райотдела полиции зря стращал деда и внука.
Только Шабкат подумал об этом, как услышал шум двигателя машины. Он приближался. Скоро включились полицейская сирена и проблесковый маячок. Его мигающий свет видно было над забором. Ну да, ведь подполковник Рамизов обещал выслать на охрану дома машину с дежурным нарядом.
Машина подъехала к воротам и остановилась. Сирена работать перестала, но проблесковый маячок по-прежнему мигал своими тревожными всплесками.
Шабкат вообще раньше думал, что сирена и маячок не могут работать по отдельности. Может быть, так и было в действительности, и сирену заставила замолчать какая-то неисправность. Послышались мужские голоса. Сотрудники полиции в чем-то резко упрекали друг друга.
Сколько приехало полицейских, Шабкат точно не знал. Но он прекрасно понимал, что в обыкновенном «уазике» много народу никак не поместится. От силы пять человек вместе с водителем.
«Случись обострение ситуации, эти стражи порядка ничего толком сделать не смогут. Да они и не будут особо стараться», — понял вдруг Шабкат, вспомнив слова Адила Даудовича.
Вдобавок он слышал разговоры селян с полицейским нарядом. Женщины из толпы укоряли полицейских. Мол, сегодня, всего пару часов назад, бандиты убили ваших товарищей. Теперь вы приехали сюда и хотите защищать родственников убийцы!
Этот довод, кажется, подействовал. Полицейский наряд не проявлял активности, не одергивал тех людей, которые теперь уже выкрикивали откровенные угрозы в адрес АбдулАзиза.
Более того, именно прибытие полицейского наряда сделало толпу, сначала настроенную относительно мирно, куда более решительной и агрессивной. Угрозы и призывы к насилию уже звучали громко.
— Эй, дед Абдул-Азиз, что ты за стенами спрятался?! Выходи к народу, отвечай людям, герой войны! Неужели ты испугался?!
— Подождите, люди добрые. Я сейчас выйду, — услышал Шабкат голос деда.
— И старшего внука своего возьми. Он тоже причастен к нашим бедам. Пусть выходит.
Шабкат никогда не был трусливым человеком. Но сейчас он стоял под воротами и прислушивался к тому, что говорили люди, собравшиеся на улице. Такое вот собственное поведение казалось ему постыдным, не мужским и достойным осуждения. Он стеснялся выйти со двора один, без деда, а тот все не шел.
Народ за воротами уже начал терять терпение. Там снова раздались голоса. Люди звали к себе Абдул-Азиза. Теперь уже они кричали откровенно грубо и требовательно.
Наконец-то Шабкат услышал, как заскрипела входная дверь и на крыльцо вышел дед АбдулАзиз. В свете сильной лампочки, висящей над крыльцом, блеснули ордена и медали. Старик задержался. Он не только надел свою обожаемую фронтовую гимнастерку, но и навесил на нее боевые награды в том порядке, в каком им и положено было там находиться. Дед прошагал мимо Шабката, сердито посмотрел на него, прижавшегося спиной к воротам, открыл калитку и вышел на улицу.
Следом за ним вышла на крыльцо гример съемочной группы Рита, потом появился Анатолий, а за ним и Кирилл. Но с крыльца они не спустились. Московские гости с тревогой ждали, что будет дальше.
— Вот он, красуется перед народом, — сказал кто-то. — При полном параде вышел. А что внука-то забыл? Эй, Шабкат, ты куда спрятался?
Тележурналист не выдержал. Он всегда считал себя гордым человеком, настоящим сыном гор. Если бы Шабкат сейчас остался стоять спиной к воротам, то всю оставшуюся жизнь стыдился бы этого.
Он шагнул к калитке, оказался у деда за спиной и начал обдумывать ситуацию. Надо ли прямо сейчас передавать толпе то, что сказал ему по телефону двоюродный брат, говорить жителям села, что их ждет большая беда, если они тронут деда и брата эмира?
Шабкат уже готов был начать говорить, но понял вдруг, что слова эти, такие вроде бы грозные, возымеют только противоположный эффект. Они окончательно разозлят
