— Звоню. Конец связи.
По настоянию двух внуков Абдул-Азиз все же ушел поспать, хотя ночь уже близилась к завершению. Вот-вот должен был начаться быстрый, ранний летний рассвет.
Шабкат и Латиф почти все это время просидели молча, словно им не о чем было разговаривать.
В какой-то момент Шабкат подумал, что неплохо было бы прямо сейчас продолжить интервью с братом, но сообразил, что оператору Анатолию придется включать яркий свет, чтобы вести качественную съемку. Это обстоятельство может очень даже не понравиться Латифу, поскольку оно способно привлечь посторонний взгляд с улицы. К чему это приведет, неизвестно. Да и общая растерянность, одолевшая Шабката, привела к потере концентрации, не позволяла ему вести качественный, совершенно профессиональный диалог.
Теперь он сидел и думал, о чем можно спросить брата, чтобы просто поддержать беседу, но не находил подходящей темы. Это состояние было весьма странным для самого Шабката.
Так двоюродные братья и провели ночь. Они лишь изредка обменивались малозначительными фразами. Все это время с ними рядом просидел Мансур, который так и не снимал женские солнечные очки. Мужчины в большом количестве пили крепкий чай, чтобы отогнать сон.
Утро началось с изрядного шума. Подняла его Рита, никогда за словом в карман не лезущая. Вечером, по настоянию Шабката и под гарантию безопасности, данную Латифом, она согласилась на то, что в ее комнате будут ночевать несколько бандитов с автоматами. Но утром эти милые ребята решили сопровождать ее до туалета и умывальника и не позволяли закрыть изнутри дверь.
Маленькая тщедушная Рита так громко и интенсивно высказывала свои претензии, что у двоюродных братьев, вышедших на ее крик, создавалось впечатление, будто она готовится избивать бандитов. Шабкат успокоил девушку. Латиф же объяснил своим моджахедам, что из туалета и умывальника можно выйти только в канализацию, но сделать это человеку обычно бывает довольно сложно. На этом скандал прекратился.
А шутки, которые бросали бандиты, заставляли улыбаться только их самих. Ни Шабкат, ни тем более Рита арабским языком не владели и шуток не понимали. Латиф сейчас вообще выглядел человеком, который не улыбался ни единого раза в жизни.
Шабкат умывался последним. Он уступил свою очередь деду Абдул-Азизу, которого будить не пришлось. Старик проснулся сам, видимо, от пронзительных воплей Риты.
— Сколько с тобой человек в доме? — спросил Абдул-Азиз младшего внука.
— Тринадцать. Я четырнадцатый. А зачем тебе?
— У меня столько тарелок не наберется. Я же хозяин, значит, должен накормить гостей. Это, Латиф, и есть главный закон гор. Даже если ты гостю не рад, все равно обязан его принять, накормить и напоить.
— У нас есть с собой еда. Не стоит беспокоиться, дед. Покорми лучше Шабката и его друзей.
— Это тоже не по традиции, — хотел было настоять на своем Абдул-Азиз.
Однако Латиф не стал его слушать, отошел к окну и выглянул на улицу. Он старался рассмотреть ее в оба конца.
На группу телевизионщиков, Латифа и деда готовила Рита. Завтракали они спокойно и не спеша, будто ничего чрезвычайного не случилось.
— Не нравится мне тишина на улице, — сказал Латиф. — На въезде в село стоит засада. Нас все нет, а они что же, все еще так и торчат там? — Он выкрикнул что-то на арабском языке.
Из коридора отозвался кто-то из его моджахедов. Потом хлопнула входная дверь. Видимо, ушел разведчик.
Это никому аппетита не добавило. Все — бандиты, телевизионщики и даже Абдул-Азиз — чего-то ждали. Скорее всего, нескольких автоматных очередей с окраины села, а вовсе не возвращения разведчика.
Но он вернулся. Это был мелкий, сухощавый и остроглазый человек с кудрявой бородой, опускающейся до середины груди. Он вошел в дом, сразу направился на кухню и стал что-то докладывать Латифу, теребя лямку бинокля, висевшего на шее. Этот человек говорил на арабском языке, поэтому, кроме самого Латифа, никто ничего не понял. Эмир же молча выслушал и знаком отослал его из кухни.
Только после того, как он вышел, младший внук спросил деда:
— Сколько ментов в селе?
— А я разве знаю!
— Мой разведчик насчитал в засаде пятьдесят девять человек. Примерно половина из них в военном камуфляже. Есть даже пулеметы. Сидят, ждут, когда мы с дороги в село пожалуем. С тыла даже часовых не выставили. За такую беспечность их, вообще-то, наказать следует. Но это потом. Дедушка, ты ничего не слышал насчет армейского подкрепления ментам? Не прибыл к ним какой-нибудь спецназ?
— А они разве мне доложат? — вопросом на вопрос ответил Абдул-Азиз.
— Это да, — согласился Латиф.
Шабкат хотел было напомнить деду о случайно услышанных словах Ахмадея, но поймал предостерегающий взгляд старика и промолчал. Понял, что Абдул-Азиз гнул какую-то свою линию.
Ему тут же вспомнился ночной разговор на этой же кухне, когда встал вопрос о том, кто остановит Латифа. Шабкат не забыл то, что сказал тогда Абдул-Азиз. На душе у него сразу стало тревожно.
Едва закончился завтрак, как дед ушел к себе в комнату, собираться на День Героя. При общем молчании слышно было, как позвякивают его награды. Должно быть, Абдул-Азиз надевал свою гимнастерку.
Скоро по дому разлетелся острый, не самый приятный запах. Внуки знали, что дед не любит обувной крем, предпочитает смазывать сапоги березовым дегтем.
Когда Абдул-Азиз вышел из своей комнаты, он показался всем помолодевшим, на многое еще способным человеком.
Дед появился вовремя. На дороге против дома как раз остановилась «Волга», и послышались три долгих сигнала клаксона.
— Это за мной! — с некоторой даже гордостью произнес ветеран.
Шабкат подошел к раскрытому окну и крикнул водителю:
— Сейчас. Мы идем.
— Ты тоже? — спросил Латиф.
— Я снимать этот праздник сюда приехал, — просто ответил Шабкат. — Анатолий, бери камеру.
Абдул-Азиз ждал внука и оператора.
Перед выходом Шабкат оглянулся и посмотрел на автомат, привезенный Латифом в подарок деду. Тот с ночи так и стоял, прислоненный к стене.
Латиф проследил за этим взглядом и недобро сузил глаза, думая о своем.
