Когда вернулись в терем, то попросили барышень собираться. Едем в Питер с ночёвкой. Ужинать будем в «Астории». С нами поедут Фроловский, Плаксин и Сигаев. В это время из бани показался Борюсик. Он был как огурчик – зелёный и весь в пупырышках, будто только с грядки. Трезвый, но его чуть покачивало. Видать не обошлось без фанатизма. В поезде ехали весело. Есаул Плаксин купил уже готовую черкеску и время от времени косился на свои новые золотые эполеты. Он был прекрасным рассказчиком безобидных, казалось бы, анекдотов, пикантную сущность которых, слушателям приходилось додумывать самим. И порою наши барышни краснели. С Витебского вокзала на извозчиках отправились сначала в Зимний. Там Боренька под нашим контролем сдал в канцелярию все указы.
По дороге домой заехали в военторг и накупили всем эполеты соответственно новым званиям. Дома же мы застали такую картину. Прошка и Лялин в одном исподнем драили швабрами лестницу. Рядом стояла Анна Марковна и тонким стэком отбивала ритм по перилам лестницы:
– Айн, цвай, драй! Айн, цвай, драй! Драй! Драй! Драй! Драйте чище. И тряпки не ленитесь отжимать. Как водку пьянствовать и беспорядок нарушать, так вы первые. А как ступеньки драить, то вас нет! Драй! Драй! Драй! Айн, цвай, драй!
Когда она увидела нас, то прояснила обстановку. Двое нарушителей дворцовой дисциплины, Прошка и Чубчик, отрабатывают штрафную трудовую повинность.
Мы не стали им мешать, но когда поднялись наверх, то я нарочито громко сказал, что бы все слышали:
– Баронесса! Поручику Владимиру Евгеньевичу Фроловскому, как дворянину положены отдельные апартаменты. Да и господину есаулу понадобятся комнаты для отдыха. Вы уж позаботьтесь, пожалуйста!
Прошка так и сел в ведро с грязной водой.
Уже у себя в комнатах я озадачил наших девушек:
– Берите-ка иголки и нитки, да пришивайте нам с Комрадом новые эполеты!
– Вот ещё! Не графское это дело с иголками ковыряться. Вдруг ещё пальчик уколю! – фыркнула Зина. В гостиной нависла напряжённая тишина. Зина же её первой и нарушила:
– А вы, дураки, и поверили! Да я всё та же Зинуля-хохотуля! И мне в радость обиходить любимого мужчину! А ну, скидывай свой мундир!
У меня отлегло от сердца – Зинуля не зазвездилась.
Вечером в «Астории» нас ожидала приятная встреча. Ужинать отправились впятером – мы и Плаксин. День был будничным и, конечно же, мы там застали барона Фон Ядушливого с сестрицею. При встрече расцеловались, как старые, добрые друзья. Представили им есаула Валерия Сергеевича. Уже через несколько минут стол ломился от закусок и бутылок. Я шепнул халдею: – Забери у барона рюмку. Зачем стол загромождать, когда фужеры есть!
Пили за всё подряд. И за новые чины, и за новые не виданные доселе награды. Все надели золотые звёзды героев. Зина была в темном облегающем платье с открытыми плечами и одной лишь бретелью через левое плечо. Вот к этой бретели и бала прикручена золотая звезда героя.
А на правой груди висел, нет, даже не висел, а почти лежал нагрудный знак – ПОКОРИТЕЛЬ НЕБА. А над ним широко раскинул крылья наш двуглавый орёл. Во всём этом великолепии Зинуля смотрелась очень эффектно. Выпили, конечно, и за новоиспечённую графиню Теплякову. И за всем этим никто не обратил внимания, что только двое не принимали участия в этой пирушке. Баронесса Жанна Николаевна и есаул Плаксин, сидя напротив, смотрели друг на друга влюблёнными глазами. Когда кто-то произнёс очередной тост, то баронесса не отрывая взор от Валеры, случайно взяла не свой фужер с шампанским, а фужер барона, полный коньяка. Медленно выпила его весь, до донышка и даже не поморщилась. Сразу видно – наш человек. Окажись тут рядом какой-нибудь поэт-лирик, он бы сказал:
– Если это не любовь с первого взгляда, то что же это?
Их взаимный интерес не ускользнул и от барона Марка Николаевича и при случае он спросил у меня:
– Что за личность этот есаул?
– Как офицер – храбрости необычайной! Как человек – чистое золото! – охарактеризовал я друга.
А застолье продолжалось. Барона естественно интересовал наш стремительный взлёт по карьерной лестнице. Рассказывать об этом было бы утомительно и я пригласил его с сестрою к нам в Гамаюн. Лето ведь уже кончалось. Они обещали обязательно приехать.
* * *На следующий день после обеда мы вернулись в Гатчину. Проезжая мимо лагеря казаков, увидели что на колья разобрали весь плетень, то казачки гульванят третий день. Такая доля, наливать и выпивать, а есаула с чином поздравлять. И хотя самого виновника торжества с ними не было, это ничуть не помешало лихому хорунжему Юрке Коновалову обмывать и свои золотые эполеты и его. Валерий на ходу выпрыгнул из коляски и пошел утихомиривать казаков, как бы беды не вышло. Ведь в его полусотне были самые отъявленные дебоширы и бузотёры. Полковник Галкин знал от кого избавляться.
В терем вернулись, как в дом родной. Да по сути так оно и было. Ведь дворец нашего папеньки был его дворцом. А терем был нашим. От эскизов и первого колышка, до колдуна на крыше. Наступил приятный период ничегонеделания. Летать решили два дня в неделю. Во вторник и в четверг. Совершать по паре полётов в день, что бы не разучиться. Днём же мы с братом вставали за кульманы, но не чертили, а рисовали по памяти. Я – Волгу, а он – Чайку. По утрам я вместо гимнастики совершал конные прогулки на Сэре Бэрриморе в сопровождении четырёх казаков на белых кобылках. Кобылки старались забежать чуть вперёд и кокетливо задирали хвосты, демонстрируя Беломору свои лошадиные прелести.
Но вот однажды, во время такой прогулки, хорунжий Коновалов привстал в стременах, всмотрелся вдаль в сторону озера, и вдруг с места в карьер пустился вскачь. Я тоже привстал над седлом и увидел, что Коновалов понёсся туда, где в озере купались голыми деревенские девки. Такое поведение Юрца было вполне нормальным. Но вот мой Бэрримор, когда увидел,
