Человек отрицательно качнул головой. При этом Виктору показалось, что его резиновые губы скривились в презрительной гримасе.
– Чисто для справки. Это Школа клана Сумиесикай, – снизошел он до ответа.
– Как я понимаю, клана якудзы?
– Правильно понимаешь.
– Все равно ни фига не понятно, – сказал Виктор. – Понятно только одно – я не там, куда меня изначально хотели отправить. В таком случае выдайте меня властям за все страшные преступления, которые я здесь натворил. Глядишь, бандита и хулигана обратно депортируют. Может, наш родной гуманный суд меня и помилует.
Человек медленно покачал головой.
– Невозможно. По кодексу Организации все, что попадает на территорию Школы, становится либо ее частью, либо… – человек выдержал многозначительную паузу, – ее собственностью.
Орать, возмущаться, требовать адвоката либо заниматься еще какой-то аналогичной ерундой Виктор не стал, хотя, похоже, собеседник ждал от него именно этого. То, что Виктор частью таинственной школы не является по определению, было и так понятно. Ибо годами у ворот не сидел и «только японцем» экстренно стать ему тоже не грозит.
Стало быть, собственность.
Ну-ну.
– И что здесь у вас принято делать с собственностью? – равнодушно спросил он.
– С собственностью?
Несмотря на то что ни в голосе, ни на лице собеседника это никак не отразилось, Виктору показалось, что человек у стены ждал от него другого. Хотя, скорее всего, ему это только показалось. Лицевые мышцы под жутким покрытием, судя по ухмылкам его хозяина, работали исправно. Но на этот раз он и не думал ухмыляться. Сейчас его лицо как никогда напоминало застывшую маску.
– Как я понимаю, тебя интересует двуногая собственность?
Виктор не ответил.
Ответа и не требовалось. Как и тогда, год назад, при допросе в лесу, проводимом Саидом и его соплеменниками. Тогда спектакль был отрепетирован заранее, и от его ответов абсолютно ничего не зависело. И на этот раз его собеседник тоже не ждал ответа.
– С собственностью здесь поступают просто, – продолжил он. – Все, кто не является членом Школы, здесь нинге.
– Кто? – переспросил Виктор.
– Нинге в переводе с японского означает «кукла».
– Кукла?
– Ага. Живая кукла для работы и тренировок учеников Школы. Нинге очень везет, если их не убивают в течение первого месяца. Тебе придется много молиться своему богу насчет того, чтобы тебе повезло. Заниматься этим ты можешь в свободное время. Правда, его у тебя будет очень немного. Так что рекомендую это время потратить на сон. Оно полезнее будет.
– Как скажете, сэнсэй, – хмыкнул Виктор.
– Не называй меня так, нинге, – сказал человек. – Так меня могут называть только адепты Школы. Если я услышу еще раз, что ты меня так назвал, я сломаю тебе руку. Но это никоим образом не освободит тебя от работы. Для тебя я мотинуси.
– И в переводе с японского это означает?..
– «Хозяин».
Виктор переварил услышанное, кивнул, улыбнулся и произнес:
– А не пошел бы ты на хер, хозяин.
Его собеседник усмехнулся. При этом чуть шире, чем обычно, раздвинулись его губы. И из жуткого черного провала рта в лицо Виктора вылетел плевок.
Виктор не успел уклониться.
Плевок смачно шлепнулся ему на щеку и больно уколол кожу. Виктор еще успел подумать, что, мол, вот у гада резинового еще и слюна ядовитая, – как вдруг перед его глазами стремительно начала сгущаться темнота.
«Что за дела? Вроде б до ночи еще далеко…» – промелькнула мысль, которая тут же, не додуманная до конца, была сожрана темнотой. Вместе с остальными мыслями, которые могли бы появиться у Виктора по поводу недостойного поведения человека, требующего, чтобы его называли хозяином.
* * *Солнечный луч назойливо пытался пробиться сквозь кожаную пленку век.
Лучу это удавалось плохо – веки рефлекторно сжимались плотнее. Единственное, что удалось лучу, – это окрасить внутреннюю часть век в желто-оранжевый цвет, тем самым разбудив их хозяина.
Но несмотря на издевательства светила, открывать глаз не хотелось. Потому как только откроешь их – и начнется все с начала…
Было оно уже, было не раз и в далеком, и в недалеком прошлом: не успеешь проснуться – и снова начинается нереальный и в большинстве своем крайне вредный для здоровья экшен, оканчивающийся либо ударом по затылку, либо удушением, либо еще какой-нибудь гадостью из той же серии, результатом которой является или боль адская, или разной степени интенсивности погружение в непроглядную тьму беспамятства. Причем лишь для того, чтобы через некоторое время вынырнуть из нее, совершить ряд хаотичных поступков и телодвижений – и снова утонуть в той же самой тьме по милости очередного маньяка.
А тут не били – просто в рожу плюнули. Вроде бы обычное действие со стороны оппонента, местами даже привычное для отдельно взятого русского человека. Но с того плевка щека зудит препаскуднейшим образом и тошнит, словно литр паленой водки в себя опрокинул…
«Ну еще пару минут покоя, пожалуйста, – мысленно попросил Виктор свой желудок. – Тепло, хорошо, даже кто-то вроде как одеялом накрыл-позаботился. Не хочу глаза открывать, дай полежать спокойно, а?»
Но на этот счет у желудка были свои соображения. Он покатал задумчиво где-то на уровне «ложечки» вязкий тошнотный ком, после чего, вдруг резко скрутив хозяина в тугую спираль, решительно направил тот ком вверх по пищеводу.
Виктор схватился за живот, сучнув ногами, повернулся на бок и отчаянно блеванул в разноцветную радугу – распахнутые глаза, слегка ослепленные просеянным сквозь веки солнечным лучом, выдали лишь ту информацию, которую оставило на сетчатке коварное светило.
– Бллляяха!!! – взвыла радуга по-русски. И, судя по последующему звуку, впечаталась во что-то твердое, вызвавшее у нее новый поток отборного российского мата без малейших признаков акцента.
Странно, но услышанное благотворно подействовало на желудок Виктора.
Спазм отпустил. Виктор слегка расслабился, сплюнул в сторону остатки рвоты с желчным привкусом, проморгался… и обнаружил себя лежащим на жиденьком матрасе, постеленном на соломенную циновку. Такое же тонкое одеяло смятым комком валялось рядом. А в нескольких шагах от Виктора, держась за зад, приседал самый настоящий негр в белых колониальных шортах и майке-алкоголичке того же колора, одновременно с приседами демонстрируя исключительные познания в российской непечатной лексике.
Заметив взгляд Виктора, негр уменьшил амплитуду приседаний и с мата перешел на шипение, перемежаемое тихими, но душевными «ттвою маттть!!!».
Вскоре и этот процесс сошел на нет. Негр, перестав шипеть и гримасничать, пояснил:
– Об угол копчиком херакнулся, – после чего, все еще потирая на автомате вышеназванный копчик, принялся рассматривать ущерб, причиненный Викторовой блевотиной его потертым домашним тапочкам, надетым на босу ногу.
– Ничего, отстираются, – сообщил негр благоприятную новость, окончив осмотр. После чего добавил: – Меня Коляном звать. А тебя как?
– Виктор, – буркнул Виктор, пытаясь подняться с матраса.
Удивительно, но это простое действие получалось у него на редкость неважно. Руки, ноги, все тело казались чужими и частично потерявшими чувствительность. Только желудок время от времени жил своей жизнью, периодически сокращаясь и
