– Ты лучше полежи пару часов, – сказал негр, снимая наиболее пострадавший тапочек и рассматривая его, как энтомолог редкую бабочку. – В случае, если ты не помер, а только потерял сознание от того, что в тебя плюнул иглой Мастер фукуми-бари39, то лучше хорошенько отлежаться и подумать о том, что сегодня у тебя второй день рождения. Заодно и организм от яда очистится. Щас воды принесу. Тебе, братан, много пить надо.
Негр отодвинул в сторону одну из стен и исчез за ней, неся тапочки на вытянутой руке, словно пару дохлых мышей.
«Ну вот, братаном обзавелся, – подумал Виктор. – Колей. Как в анекдоте про негра и таксиста. „Гиббон тебе брат”. Хотя парень вроде неплохой. Интересно, а откуда в Японии взялся афрорусский братан, без акцента матерящийся по-нашему?»
Поток его размышлений прервал «братан», отодвинувший дверь в комнату. Из-за двери дохнуло морозом. «Братан» дверь закрыть не удосужился, да в его положении это было и проблематично. В руках он нес одновременно здоровый керамический сосуд, чашку без ручки и гору бумажных полотенец, которую придерживал подбородком. На локтевом сгибе у него болталось пустое пластиковое ведро.
Вместе с холодом в распахнутый дверной проем проник дневной свет, перебивший тщетные попытки крохотного комнатного светильника разогнать по углам рассветный сумрак.
При свете негр оказался не совсем негром. Это был среднего роста парень с темно-коричневой кожей, пухлыми губами и лишь слегка вывернутыми ноздрями вполне европейского носа. Его темные короткие волосы немного вились, но до кучерявой шапки коренных уроженцев Африки им было далеко. На сухопаром жилистом теле под майкой отчетливо выпирали словно резцом скульптора вырубленные плиты грудных мышц. А из-под полотенец выглядывали небольшие, но так же отчетливо прорисованные шарики бицепсов.
Словом, это был мулат – типичный представитель пока что немногочисленной в России категории граждан, из которых директора ночных клубов набирают танцоров и диск-жокеев, от больших печальных глаз которых млеют на танцполах шестнадцатилетние тинейджерки.
– Седзи открытой оставлю, пусть комната от вонизма проветрится. Чего уставился? – Мулат улыбнулся поверх полотенец, продемонстрировав ряд идеально белых зубов.
– Да так, – ответил Виктор. – Колоритно смотришься.
– Так получилось, – сказал мулат, осторожно, чтоб не уронить, сгружая свою ношу на низенький стол. – Называется, мама русская, а папа – спортсмен. Француз, однако. Только черный. А мама – переводчица. Дружба народов и все такое. И имя французское – Николя. Но лучше Коляном. Чтоб без выпендрежа.
То, что негр мулат не импортный, а свой, российский, чувствовалось сразу. По разговору.
– А сюда-то как попал?
– Тоже тема, – кивнул Колян, бросая гору полотенец рядом с вонючей лужей, образовавшейся по Викторовой милости, и наливая в чашку воду из сосуда. – Биография проста как апельсин. Ну, то что в школе чморили по национальному признаку, то понятно. Отсюда бокс и легкая атлетика. Способности к языкам плюс мамина тоска по сбежавшему папе – отсюда французский с детства и Иняз. Потом еще во второй институт заочно поступил – история Востока заинтересовала.
Колян протянул Виктору чашку с водой. Виктор с некоторым трудом соотнес ладонь с дном чашки и, поднеся ее ко рту, жадно выпил содержимое.
– Спасибо.
– Не за что.
Колян налил еще. Виктор благодарно кивнул и попытался сесть, прислонясь спиной к стене. С трудом, но получилось. Ноги пока слушались плохо. И соображалось неважно. Ясно было одно – в местной Стране чудес имелся резиноволицый чеширский кот, плюющийся ядовитыми иглами, и чернокожий «братан» с общими интересами. Которые, судя по всему, тоже не принесли ему ничего хорошего – по собственной воле чужую блевотину с пола не собирают.
– Но от дурной головы, как известно, страдает все остальное, – продолжил «братан» прерванную мысль.
– Что так?
– Приключений захотелось, – вздохнул Колян. – Бросил институты, купил на последние шиши тур в Париж, решил записаться во Французский легион на пять лет.
Колян встал на колени, выудил из ведра резиновые перчатки, надел их и, вымочив в луже блевотины первое полотенце, отправил его в ведро.
– Я сам, – рыпнулся было Виктор.
– Сиди, – тормознул его Колян. – А то на ногах не удержишься и сам в своих выделениях утонешь. Нам не впервой. Это он в тебя ядом из подглазных желез жабы хикигаэру харканул. Только разбавленным.
– А если б неразбавленным? – спросил Виктор на всякий случай, хотя и так было все ясно.
Колян пожал плечами.
– Неразбавленным, сам понимаешь, был бы l’homme mort ordinaire.
– Чего?
Колян засмеялся.
– По-французски «мертвец обыкновенный». Хотя здесь лучше учить японский. Прожить легче будет.
– Я здесь жить не собираюсь, – сказал Виктор. – Я сюда, похоже, вообще по ошибке попал.
– Это ты им расскажешь.
Колян неопределенно мотнул головой в сторону стены, слегка морщась от вони. Тем не менее ведро постепенно заполнялось использованными полотенцами, а лужа стала заметно меньше.
– А ты как здесь оказался?
Виктор поморщился.
– Японец привез. Фудзи Ямато.
– Как-как?
– Фудзи Ямато его звали.
– А в слове «Фудзи» он «и» тянул, типа «Фудзии»?
– Да нет вроде…
Колян расхохотался.
– И по какому поводу веселье? – осведомился Виктор.
«Братан» утер слезы и пояснил:
– Да как бы тебе сказать? Вот если бы я сказал, что меня зовут Меч священного Пика Коммунизма, ты бы что сказал?
Виктор подумал, что бы он сказал, но предпочел промолчать.
– Во-во, – кивнул Колян, отметив выражение лица собеседника, – Небось сказал бы, что на индейца я мало похож, – это у них принято детишек называть Соколиный Глаз или Пушистый Хрен Кондора. Так вот, Фудзи без длинного окончания – это название священной горы, визитной карточки Японии. Ямато – древнее название той же самой страны. Которая восходящего солнца.
– Ничего себе, – хмыкнул Виктор. – А при чем тут меч?
– А при том, что у них тут все заморочено, везде подковырки норовят придумать, – проворчал Колян. – И так называемые имя-фамилию твоего японца разными иероглифами написать можно. «Фудзи» – это понятно, их священная гора. «Яма» – с японского как «гора» и переводится. «То» – меч. Вот и выходит, что один из вариантов перевода на русский будет что-то типа «Меча священной горы». А как он выглядел, твой японец?
Но Виктор был не настроен на воспоминания. Он уже понял, что угодил в какую-то пока для него непонятную историю и в еще более непонятное место. При этом обсуждать перипетии странного приключения с первым встречным не очень хотелось. Хотелось прежде все обдумать и попытаться разобраться самому, и потому Виктор предпочел сменить тему.
– Да черт с ним, с японцем. Для меня они все на одно лицо, как бы их ни звали. Ты лучше про себя дальше расскажи. И что там, во Французском легионе? Записался?
– Не-а, – сказал Колян. – В Париже японку встретил, красивую, как незнамо что. Влюбился, похвастался языками, женился – в Париже это как два пальца об асфальт – и уехал с ней сюда, в Японию, будь она неладна.
– Кто? Японка или Япония?
– И та и другая, япппона мать! – сплюнул в ведро Колян. – Это я здесь уже докумекал, что ей
