Нам легче расстаться с жизнью и со всем, что имеем, нежели идти, например, последовательным медленным шагом к достижению какой-либо возвышенной цели. Одушевляясь при виде грозных полчищ врагов самым доблестным «патриотизмом», мы тем легче уступаем врагу невидимому, внутреннему, и редко, очень редко одушевляемся мыслию об общем благе: по крайней мере, одушевление это непрочно.
Мы считаем необходимым обратить на эту особенность русского «патриотизма» серьезное внимание нашего общества. Мы бы желали видеть в нем заботу не об одном военном государственном интересе, что у нас обыкновенно только и разумеется под выражением «патриотизм», но об интересе общественном или земском в самом широком смысле слова.[336]
Мы уже указывали не раз, что всякая внешняя осязательная и являющаяся в грубой форме войны опасность встречает в России единодушный отпор всех ее государственных, общественных и народных, вещественных и нравственных сил; что на подобного рода неголоволомные и немудреные вопросы есть всегда для нас возможность также без особенного мудрствования и напряжения мысли ответить грозною готовностью жертвовать жизнью и достоянием для спасения чести и целости русского государства. В этих случаях Россия обыкновенно проявляет такую высокую всенародную доблесть, которая уже одна сама по себе служит залогом политической жизни и долгой политической будущности. Но как скоро в доблести такого рода надобности не оказывается, и крупных цельных жертв обстоятельствами не требуется, мы становимся очень туги на всякую гражданскую добродетель менее выспреннего достоинства и очень скупы на жертвы <…>.[337]
Нужна не одна тысяча толковых образованных честных чиновников, способных понимать свое трудное положение и отчасти политический характер своей гражданской задачи… Не одна тысяча! Да где их взять?! Мы уже не говорим о толковых и образованных: только честных людей для мест нижней чиновничьей иерархии, – ни более, ни менее, как только честных людей, попробуйте набрать не три и не две тысячи, хоть полтысячи, хоть две сотни, – и вы увидите, в какой степени мы изобилуем честными чиновниками, честными людьми вообще! Солдат, храбрых и ловких, можете вы навербовать, дрессировать в России сколько угодно, но никакие усилия правительства в течение не одного века не смогли дрессировать честных чиновников и на сотую долю нужного количества!
<…>
Кто же в этом виноват? Что это за общество – в стране, имеющей 60 миллионов населения, – которое не смеет надеяться выставить даже несколько сотен честных чиновников? Что же это за страна, где честного, ни более, ни менее, как только честного чиновника, приходится отыскивать с фонарем среди белого дня? Откуда такая страшная безнравственность в области гражданских отношений? Кто виноват в этой нашей старой, хронической, заскорузлой общественной язве? Можно, пожалуй, приписать этой деморализации оправдание историческое, свалить вину на наше развитие, наше политическое устройство, и, наконец, спустившись к причинам ближайшим и мелким, на недостаток средств существования, на известное извинение гоголевского городничего: «жена, дети, казенного жалованья не хватает на чай и сахар»; во всем этом может быть известная доля справедливости, но все же тут главное – личный грех, личная вина русского общества. Разве мы часто встречаем внутреннюю борьбу, сопротивление этому пороку? Разве возбуждает он плодотворное деятельное общественное негодование, разве не свыклось с ним общество?! Не к чему искать оправданий; полезнее и благонадежнее для общества не искать оправданий и не сваливать вину на учреждения и правительство, а со стыдом склонить голову и поработать над исцелением недуга. <…> Страна, не умеющая воспитать честных деятелей, страна до такой степени бедная гражданской честностью, подрывает в корне самые законнейшие, самые священные свои права, делается недостойною своего избрания. Если она не очистится и не обновится, с нею может – не дай Бог – случиться то же, что с еврейским народом, этим избранным сосудом Обетования, от которого Бог отнял призвание и передал его неизбранным язычникам![338]
…по общему единогласному свидетельству иностранцев, русский простой народ умнее и даровитее простого народа всех стран Европы; русский мужик стоит по своему природному уму несравненно выше французского, немецкого, итальянского мужика. Никто за эти слова не вправе упрекнуть нас в пристрастии; повторяем, этот отзыв о русском народе принадлежит не нам, а самим иностранцам. Да, наша природная умственная почва несравненно здоровее, доброкачественнее и восприимчивее природной же почвы других образованных европейских народов; умственный и душевный кругозор нашего народа при известной степени его развития шире кругозора других народов при той же степени развития. Отчего же такая несоразмерность и несоответственность между почвой и ее продуктами? Как объяснить это явление, как согласить это богатство ума снизу и малоумие сверху? Куда девается, куда испаряется этот ум?
Отвечать на этот вопрос не трудно. Это явление объясняется тем особенным путем развития, который проходит у нас ум, переставая быть непосредственною народною силою, тою постепенною отчужденностью от живых источников питания, хранящихся в народном материке, которая становится уделом ума по мере паменения его жизненной обстановки на высшую. Оно объясняется наконец духовною разобщенностью с народом нашего общества, ненародностью, искусственностью нашей общественной атмосферы и множеством разнообразнейших условий нашего общественного устройства. У всех прочих образованных народов отношение простого народа к своим высшим классам есть отношение невежественной и неразвитой силы духа к силе того же духа, но просвещенной и развитой. Общество представляет там народ на высшей ступени его развития; там развитие есть действительно прогресс и сила. У нас развитие есть большею частью оскудение и ослабление, у нас вся жизненная и творческая сила сосредоточена в неразвитости и, развиваясь, слабеет и оскудевает. Очевидно, что все зло в неправильности, в противоестественности развития, которому подвергается у нас всё – покидая свою первичную простонародную формацию.[339]
…Русское общество страдает именно недостатком нравственной энергии, личного нравственного
