Воздух, настоянный на цветах, такой сладкий, что им просто не надышишься. А народ на Украине добродушный и веселый. Несмотря на то что идет война, всегда находят время для песен. Поют все: и молодые, и старики. Песни звонкие и голосистые, такие, что берут прямо за душу.
Приехал я сюда совсем недавно, а ощущение такое, будто знаю этот край очень хорошо и что эти люди совсем мне не чужие. Не знаю, как это объяснить, но, возможно, в прошлой жизни я родился именно в этих местах.
А еще меня удивляют здешние ночи, они очень темные, зато, когда небо ясное, звездит так, что даже глазам больно.
Зоя, милая, хотелось бы мне вернуться сюда после войны, когда все это закончится, когда не будет слышно ни свиста пуль, ни разрыва снарядов. Хотя нет, лучше мы приедем сюда вдвоем. Уверен, что ты полюбишь эти места так же крепко, как полюбил их я. Мне бы хотелось пройтись по ним с тобой, взявшись за руки. Уверен, что на полях, разрытых снарядами, как и раньше, будет колоситься рожь, а шрамы войны – окопы и воронки – зарастут яблонями.
Милая Зоя, целую тебя крепко, твой Тимофей».
Сложив письмо, Романцев положил его в ящик стола. Нужно будет отправить в Москву ближайшей почтой.
Без стука, широко распахнув дверь, вошел Игнатенко. Радостный. Возбужденный.
– Девка полностью раскололась! – возбужденно проговорил он.
– Значит, трюк удался? – удовлетворенно заметил Тимофей.
– На все сто! – Грузное тело Игнатенко плюхнулось на стул. – Она до последнего не могла понять, кто мы на самом деле. Все за бандеровцев принимала.
– Молодая она, мозгов еще своих не нажила, житейского опыта тоже никакого, это нам сыграло на руку. Сказала, где Гамула скрывается?
– Сказала. В селе Лугове. У своей тетки Валентины, ее хата крайняя у леса. Его надо брать! Сейчас же! Пока он не ушел.
– Далеко отсюда?
– Часа за полтора доберемся. Возьмем с собой отделение автоматчиков, этого будет вполне достаточно. Он даже ни о чем не догадается, фактор внезапности на нашей стороне.
– Хорошо, выезжаем через десять минут.
Когда за Игнатенко закрылась дверь, Тимофей поднял трубку телефона и произнес:
– Это тридцать два-семнадцать…
– Слушаем вас, – немедленно отозвалась связистка.
– Соедините меня с полковником Утехиным, Главное управление военной контрразведки «СМЕРШ».
– Что у тебя? – послышался через несколько минут глуховатый голос Утехина.
– Операция «Чужой» входит в завершающую стадию. Идем на задержание Гамулы.
– Хорошо. Постарайтесь взять его живым. Через него выйдем на остальное руководство банд-формирований.
Полуторка подъехала прямо к крыльцу штаба, подле которого уже стояли человек десять автоматчиков. На молодых загорелых лицах откровенный азарт, какой можно встретить только у профессионалов, отлично знающих свое дело. Каждый из бойцов имел боевой опыт, по-другому в контрразведку не попасть. Оружие держали уверенно, но с той дозволенной небрежностью, какая наблюдается исключительно у фронтовиков, привыкших к ежедневному ратному труду.
Открыв дверцу кабины, Тимофей скомандовал:
– Загружайся!
Автоматчики быстро и привычно разместились в кузове.
К селу подъехали за час с небольшим, на то были свои причины: дважды пережидали, когда пройдет длинная колонна танков, а потом машину попридержали на КПП для проверки документов. Добравшись до места, остановились в густом колючем ельнике.
– Отсюда минут двадцать пешком, – объявил Игнатенко, осмотрев обступивших его бойцов. – На дорогу выходить нельзя. Доверять здесь тоже некому. Обычно вокруг села пацаны с девчонками шастают, лучших дозорных, чем они, вряд ли придумаешь. Как только появляется отряд, они тут же бандеровцев предупреждают, а когда мы в село заходим, там уже никого нет… Хорошо то, что изба, в которой прячется Гамула, находится на самом краю леса. Мы подойдем незаметно, возьмем в кольцо всю территорию и ворвемся в дом. Важно, чтобы этот гад не ушел! И предупреждаю, он нам нужен только живым! А сейчас по одному вот по этой тропе, – показал старший лейтенант на узенькую дорожку с едва примятой травой.
Следы недавнего сражения просматривались даже в глубине чащи, со всех сторон, спрятанных от людского взора густым смешанным лесом. Метров через сто, в самом центре небольшой поляны, обнаружился развороченный блиндаж с торчавшими из земли ощетинившимися расщепленными бревнами. Вход засыпан, и только ступени, выложенные плоскими камнями, продолжали хранить следы недавнего пребывания.
Далее, разрывая поляну на две неровные половины, просматривались заросшие следы гусеничных и колесных машин, углубившись в чащу, они безжалостно проредили разросшийся густой орешник. Еще через километр прошли мимо большого луга, поросшего высокой сочной травой, надежно спрятавшего недавние следы войны. Только порыжевшая металлическая табличка со следами пулевых отметин напоминала о недавних сражениях: «Achtung! Minen!» Покореженная, вмятая в землю пушка – немой свидетель недавнего танкового прорыва.
– Все, пришли, – объявил Игнатенко. – Дом на краю видишь?
– Вижу, – отозвался Романцев.
– Гамула здесь прячется.
Могучие стволы лип, вплотную подступивших к дороге, скрывали контрразведчиков, наблюдавших за белой хатой с небольшим приусадебным участком.
Неожиданно из горницы вышла женщина лет сорока: статная, высокая, в длинном цветастом сарафане, в руках небольшая корзина, из которой торчала бутыль с молоком и чугунок, обернутый белым полотенцем (не иначе, в нем вареная картошка). Она быстрым шагом направилась к сараю и, уверенно распахнув дверь, вошла внутрь.
– Жратву бандеровцу принесла, – зло проговорил Игнатенко. – Этот кусок хлеба ему поперек горла встанет!
Через минуту дверь нешироко отворилась, и хозяйка, энергично размахивая уже пустыми руками, заторопилась обратно в хату. В горнице она пробыла недолго и вновь побежала к сараю.
– За пустой корзиной пошла… – Тимофей повернулся к старшему лейтенанту: – Игнатенко, возьмешь пять бойцов и в дом! Держитесь начеку, неизвестно, кто еще там кроме женщины… Остальные со мной. Жестко пресекать всякое сопротивление, гада не жалеть, главное, взять его живым! – Он говорил спокойно, без интонаций, но в голосе, натянутом, как струна,
