Много лет спустя, уже в разгар эпопеи с поиском похищенных близняшек, Юсуповский сад мне приснился. Но я его не опознал, решил, что декорациями сновидения служит лондонский Кенсингтонский сад – отчего бы и нет, самый подходящий сон для Питера Пэна. Да и мудрено было узнать, сад в том сне изменился разительно: исчезли скамейки, урны, клумбы и спортивная площадка. Исчезли мамаши с колясками и зануды-общественники. Куда-то подевались прилегавшие здания. Зато появилось кое-что новое: к северу от озера ровный наяву рельеф изменился, вспучился холмом изрядных размеров.
В том сне я гулял в саду не в одиночестве – в компании упыря по прозвищу Плащ. И он пригласил меня посетить островок посреди озера, где над кронами деревьев поднимались шатровые крыши каких-то строений.
До острова я не добрался – вконец разругался с Плащом и проснулся.
* * *– Юсуповский сад, – говорю я уверенно.
– Он самый, – подтверждает отец.
Дело происходит сейчас и наяву, однако кажется, что я вновь угодил в сновидение… По совету Горгоны крепко зажмурился на ленте транспортера, да и уснул невзначай.
Потому что сад выглядит совершенно неуместно для питерской Зоны. Зеленая трава, зеленые деревья, а вовсе не та мутировавшая растительность, что заполонила город после Прорыва.
Мы стоим на границе зеленого оазиса, и за спинами у нас привычный зонный пейзаж. Пузырятся поля «серой слизи», из окон Железнодорожного музея свисают языки «синего студня». А впереди зеленеет травка, цветут цветочки, птички щебечут… И это не фигура речи – из крон деревьев доносится реальный птичий щебет.
Птицы. В питерской Зоне. Ущипните меня кто-нибудь, а?
Вопрос, отчего это место назвали Раем, можно не задавать… Ответ очевиден. Но вообще-то мы сюда явились не прохлаждаться в райских кущах.
– Видишь что-то похожее на обитель? – спрашиваю отца, он уже приник к биноклю.
– Вижу… взгляни сам. – Протягивает мне бинокль. – Левее, левее… Разрыв деревьев, остров на озере… Видишь крыши?
– Думаешь, она, обитель?
– Сто пудов она… Я же в шушарской бывал, там крыши такие же, типовой проект.
Соображаю, что и мне эти шатровые крыши в псевдостаринном стиле знакомы… Ну, точно, именно их я видел во сне, когда отчего-то посчитал сад Кенсингтонским… Так я опознал это место во второй раз.
– Пойдем? – Киваю на остров. – Что мнемся у входа, как не родные…
– Давай я сам с ними разговор заведу? – предлагает отец на ходу. – Имею опыт общения с сектантской братией…
– Тогда уж с сестрией.
– А есть такое слово?
– Какая разни… Й-о-ох-х… что за…
Следующим шагом я должен был пересечь границу, опустить подошву на зеленую траву… Не пересек и не опустил. Врезался ногой в незримую преграду.
Короткое исследование убеждает, что перед нами стена – невидимая и непреодолимая. Тянется ровненько по границе Зоны и Рая. Могли бы сразу задуматься: отчего вся окружающая аномальная пакость не наползает, не захватывает зеленый оазис?
– Слышал я о чем-то похожем, – говорит отец. – Якобы изрядный кусок Петровского острова окружен таким же примерно куполом… Сам-то я не бывал, не видел…
– А я видел. Вернее, не видел, его не увидишь. Но врезался башкой так, что искры из глаз полетели.
– На Петровском?
– Да нет же, на Апрашке… Во время неудавшегося обмена и разговора с Плащом, я ведь тебе рассказывал.
– Извини, упустил тот момент. Столько информации свалилось разом… Значит, ты знаешь, как сквозь это проходить?
– В тот раз купол исчез сам собой… Но здешний едва ли исчезнет. Пойдем поищем ворота.
– Думаешь, они есть?
– Не знаю… Но ты можешь предложить другие варианты?
Других вариантов у отца нет, и мы движемся вдоль прозрачной стены – медленно, ощупывая ее в поисках прохода. Далеко не уходим, промежуток между Раем и «серой слизью» становится все меньше и совсем исчезает.
Возвращаемся, начинаем разведку в другом направлении. Здесь местность вдоль границы проходимая, мы без помех исследуем преграду на большом протяжении – вот и весь прибыток.
Прохода внутрь нет. Чего-нибудь, способного сойти за звонок или домофон, нет тоже. Здесь не ждут визитеров.
В конце концов, утомившись от бесплодного ощупывания барьера, я бросаю рюкзак на землю, опускаю на него автомат, присаживаюсь рядом. Хватит работать руками и ногами, пора включать голову.
Один неприятный факт я уже осознал: если нас не впустят, то рано или поздно мы прикончим все припасы и банально загнемся от голода… Юсуповский сад граничит с правым берегом Фонтанки, и считаются эти места абсолютно непроходимыми. Даже не просто считаются – отсюда реально никто и никогда не возвращался, не приносил весть об удивительном зеленом оазисе. Сталкерских троп вокруг много – самый центр города как-никак, – но все проходят стороной. Значит, и нам отсюда дороги не найти.
Нет, не так… Нам двоим не найти. Потому что я видел (не глазами, а временно обострившимся стараниями Шляпника аномальным «зрением»), как шли мои малышки как раз по правому берегу Фонтанки, шли самыми гиблыми и непроходимыми местами… Теперь-то я понимаю, куда они направлялись. Сюда, в Юсуповский сад.
Расклад простой: или мы возвращаемся вчетвером, с Маришкой и Аней, – или не возвращаемся вообще. Вариант отступить и начать все сначала, как после Садовой или Хармонта, не предусмотрен.
– Интересно, а как улетают на юг здешние птицы? – спрашивает отец.
Вопрос настолько в противофазе с моими мыслями, что несколько мгновений не понимаю: что он такое сказал?
– Наверное, здесь остались только воробьи, синицы и прочие не перелетные… – развивает свою мысль папаша. – Вон, на озере ни единой утки, а сколько когда-то было… Человек.
Он заканчивает свою тираду совсем иным тоном, и моя голова окончательно идет кругом.
– Папа, ты о чем? Какие, на хрен, птицы? Какой человек?!
– Да вон же человек… На том берегу. По-моему, удит рыбу.
Вскакиваю, выхватываю у него из рук бинокль. Действительно, человек… Первый здешний обитатель, попавшийся на глаза. Сидит на дальнем берегу озера. Ловит он рыбу или нет, не позволяет разглядеть даже оптика, а ближе не подобраться – с той стороны граница заблокирована «слизью».
– Раз хозяева дома, надо им сообщить, что пришли гости, – решаю я. – У тебя теперь ведь хватает взрывчатки?
– Затоварился под завязку. Но как-то оно… Не принято в приличные дома так ходить.
– А как иначе? Нет, можно покричать, можно постучать, только…
Иллюстрируя свои слова, я барабаню кулаком в невидимую стену, но никакими звуками она не откликается.
– Заходи, Петр, открыто, – звучит знакомый голос, и мой кулак на третьем ударе не встречает преграды.
* * *Я в Раю.
Отец остался снаружи – попробовал шагнуть следом за мной и уперся все в тот же барьер.
– Что за шутки? – кричу я.
Рядом со мной деревья, мой взгляд скользит по ветвям в поисках динамика или чего-то схожего. Динамика не вижу, и голос Плаща звучит словно бы ниоткуда:
– Извините, Максим Кириллович, но вам сюда хода нет. Ничего личного, но так уж изначально устроено это место: людям с нормальными в вашем понимании генами внутрь не попасть.
