– Ну, к такому тут привыкаешь быстро…
– И давно ты здесь?
– С того дня, когда мы виделись в последний раз.
– Говори лучше «в крайний».
– Я, среди прочего, преподаватель русского языка. Если ты не позабыл. У меня язык не поворачивается так говорить.
– Проехали… Чем занимаешься?
– Всем помаленьку… В основном все тем же: учу твоих девочек.
Меня как обухом по затылку ударили. Как я мог о них позабыть?!! Не до конца вылечила Ленкина хирургия последствия мракобесного ритуала…
– ГДЕ???
– Петя, Петя, спокойнее… Не делай такое свирепое лицо. И убери, пожалуйста, руки подальше от моего горла… Спасибо. Они здесь, во‑он их дом, рядом учебный класс, я вообще-то думала, что ты там уже побывал, у них сейчас…
Я уже не слушаю, спешу к воде, на ходу скидывая рюкзак… Потому что Лена указала на соседний остров, причем не на тот, куда от нашего тянется понтонный мостик, а на третий, самый дальний. Не беда, доплыву, воды тут безопасные… надеюсь…
– Подожди, Петя, не раздевайся… Зачем мокнуть? Сейчас перейдем как белые люди.
– Ты тоже освоила водохождение?
– Нет… Не мешай, дай сосредоточиться.
Я не мешаю, и вскоре становится ясно, каким способом Лена путешествует между островами. От воды ощутимо начинает тянуть холодом, у поверхности появляются тонкие прозрачные кристаллики льда, их все больше, они собираются вместе… Процесс сопровождается легким потрескиванием.
– Погоди, погоди, торопыга… Провалишься. Сейчас сделаю потолще… Ну вот, пошли. Да не беги ты, он очень скользкий.
Лед прозрачен, как стекло, и действительно подошвы так скользят по нему, что приходится двигаться осторожно и медленно. Я чуть не вою в голос от этой медлительности.
Неужели долгий путь завершается? И все, кто погиб на нем, погибли не зря? Мне кажется, что опять случится какой-то подвох, какая-нибудь мерзкая шутка Плаща, что остров, сколько ни шагай к нему по скользкой тропе, ближе не станет. Будет удаляться и растает в туманном мареве…
Страхи напрасны. Остров остается на месте, мы с Леной сходим на берег.
– Они там, в учебном классе…
Лена показывает на ближайшее здание. Оно небольшое и тоже бревенчатое, но не старается прикинуться старинным. И на темницу, какую не раз рисовало мое воображение, ничем не походит: на широких окнах нет решеток, одно из них даже настежь распахнуто.
– Ну, не буду мешать долгожданной встрече. Пойду к себе, подготовлюсь к завтрашним занятиям.
Я не говорю ей, что занятий завтра не будет и послезавтра тоже… Бегу к своим дочерям, как спринтер-рекордсмен. И до самого финиша все-таки опасаюсь, что дом окажется бесплотным мороком, исчезнет, развеется…
Дверь не заперта, ее петли хорошо смазаны, миг – и я внутри.
Сразу вижу их, моих ненаглядных. Сидят за компьютером – вдвоем на вращающемся кресле особой конструкции, и клавиатура тоже одна на двоих, большая, сдвоенная… Все как было у нас в Надино.
Я должен был заорать от избытка чувств, и стремглав броситься к ним, и стиснуть в объятиях… Но что-то странное происходит с железным Питером Пэном. Горло словно сдавила невидимая петля – не вздохнуть и не крикнуть. Ноги одеревенели, приросли к месту.
Как же долго я этого ждал…
Как же долго к этому шел…
Кресло разворачивается, я вижу лица Мариши и Ани, жду ликующего вопля «Папка-а-а-а-а!!!».
Но он не звучит.
Глава 9
Хорошее место для смерти
Божий глаз, он же кальвария, он же физалис-М3, – цветок-мутант, порождение питерской Зоны. В отличие от других мутировавших растений он красив… вернее, многие считают его красивым, но мне так не кажется.
Индексом М3 маркируют мутантов третьего поколения, признанных безопасными и к размножению не способными (М1 растет исключительно в Зоне, М2 с осторожностью разводят лишь в лицензированных питомниках, по крайней мере так положено по закону).
К настоящему физалису мутант отношения не имеет, хотя первоначально считалось, что происходит именно от него. Причиной заблуждения стали похожие цветки, их четыре лепестка не разделяются, остаются сомкнутыми, пока внутри наливается плод. Созреет – и «коробочка» раскрывается, становится похожей на крест, а в центре его находится шарик плода. Причем один лепесток значительно, раза в два, длиннее трех других, и крест весьма напоминает тот, что служил в Древнем Риме орудием казни.
Цветоводы любят кальварию. Цветки крупные, броские, яркие и разноцветные: бывают и лиловые, и фиолетовые, и всех оттенков красного… При этом само растение ухода практически не требует, его можно не поливать, не удобрять, не пропалывать: мутант сам подавляет любые сорняки, активно вытягивает влагу из воздуха, а его корневая система рыхлит почву, делает ее пышной, мягкой. Ко всему прочему плоды съедобны и безопасны, а цветение и плодоношение продолжаются все теплое время года.
Откуда у меня эти познания? От Горгоны, разумеется, заядлой цветоводки… Одно время она рьяно увлекалась кальвариями, потом несколько поостыла, но все равно каждый год на нашем участке в Надино зацветал физалис-М3.
Я кальварию не люблю.
Без особых на то причин, исключительно за внешний вид… Вернее, за мысли и воспоминания, которые он навевает. Созревший плод беловато-желтый, с круглым темным пятном по центру. И крайне смахивает на человеческий глаз, хоть и назван Божьим… Причем даже размером соответствует глазному яблоку.
Многим эта композиция – крест и глаз на нем – нравится, а мне напоминает о нехорошем… На густо заросшей физалисом-мутантом поляне я потерял Микки Кларка-Паттерсона по прозвищу Фаренгейт – когда-то мы вместе выбрались из Хармонта, уцелев среди множества грозивших опасностей. А в питерской Зоне, во время заурядного полевого испытания, э-эх… С тех пор мне постоянно кажется, что гляделки кальварии смотрят с осуждением, с немым укором: не уберег, не уберег, не уберег…
К чему весь этот ботанический экскурс?
К тому, что я, как когда-то умирающий Фаренгейт, лежу сейчас среди цветущих кальварий. И тоже собираюсь умереть.
Цветы густо покрывают холм. А тот находится в Раю. Может быть, я уже умер? Живым ведь в Рай попадать не положено… Может, и так, умер и не заметил, не знаю.
Ничего я теперь не знаю…
* * *Сколько раз я представлял, как встречусь после разлуки с близняшками, прокручивал в мыслях разговор с ними… Не мог представить лишь одного: наша долгожданная встреча пройдет вообще без слов… Без единого. А уж чем она завершится, и в страшном сне бы не привиделось.
Они смотрели на меня… Никогда я видел таких лиц и таких взглядов у своих дочерей. Казалось, что паскудник Плащ их подменил, нашел двойников (хотя где таких найдешь?), тщательно загримировал… И эти двойники чувствуют, что я сейчас догадаюсь о подмене, – и оттого боятся и ненавидят меня.
Затем я понял, что мои немота и неподвижность отнюдь не результат волнения… Они внешние, навязанные мне извне.
Никогда и ни в каком виде Мариша и Аня не применяли против меня свои аномальные способности.
Никогда…
И что мне оставалось? Только взгляды, только мимика, и я… Ничего не сделал. Все исчезло.
Я ничего не видел,
