Я мог бы изложить ему краткие тезисы десятка теорий на эту тему, но не стал, вопрос был риторическим.
Посещение, считал Плащ, – эксперимент с геномом человека и не более того. Все артефакты Зон, за малым исключением, все тамошние чудеса призваны отвлечь внимание от проводимого опыта, нет у них другого смысла и назначения.
– Представь, Петр: ученые прибыли на остров провести какое-то исследование, опыт недолгий, но какое-то время займет. А остров обитаемый, живет там племя, пещерно-дикое, о цивилизации не слышавшее и к тому же грешащее каннибализмом. Что можно сделать, дабы не получить копье в спину, увлекшись экспериментом, и не попасть на праздничный стол в качестве главного блюда? Можно задействовать современное оружие, врезать так, что аборигены при виде белого человека будут зарываться в землю или взбираться на самую высокую пальму. Ты бы, Петр, наверное, так и сделал. А можно рассыпать, разбросать пошире на дальнем конце острова кучу всевозможной мишуры, сроду невиданной туземцами. Стеклянные бусы, блестящие монетки, голографические календарики и резиновые игрушки уйди-уйди. (Что за игрушки такие? – не понял я, но переспрашивать не стал.) Улавливаешь мысль? Пока дикари, собравшись со всего острова, разыскивают и собирают все эти богатства, любуются ими, гадают, для чего предназначены, – ученые делают свое дело и отчаливают. И совесть у них чиста, и расходов меньше, чем стоили бы патроны для кровавой бойни.
– Слабая аналогия. У нас-то эксперимент тянется и тянется… Дикари наиграются и вернутся с копьями и стрелами.
– Любая аналогия – лишь аналогия… Однако долго ли высыпать еще один мешок блестящего барахла? Сколько лет назад появилась Зона в Хармонте? Сколько лет из нее носят хабар, а он все не кончается и не кончается? Если все добытые артефакты появились там сразу, то должны были изначально лежать всюду в три слоя…
– То есть инопланетяне прилетают по ночам с большим мешком и разбрасывают свои стеклянные бусы?
– Разве я сказал хоть слово про инопланетян? – удивился Плащ.
– А кто же тогда?
– Экспериментаторы могут жить среди нас, скрытно, не афишируя свои умения и возможности. Могут приходить из другого времени или другого измерения, это совсем не важно… Важно иное: опыт завершился удачно. Появлением нового человека, научившегося самостоятельно создавать Зоны.
– И это, разумеется, ты? – спросил я, вспомнив давний разговор со Шляпником. – В единственном числе… Нужна Ева для новой сверхрасы, иначе ничего не получится. А твои самопальные Зоны мы назвали Лоскутами, ты не знал? Потому что в сравнении с Зонами настоящими они действительно как лоскут в сравнении с одеялом… Несерьезно.
– Большое начинается с малого, а всемирный потоп – с первой капли дождя.
– Пусть так… Но я пока не понял, в чем состоит великий план. Создавать Лоскуты и заселять их аномалами?
– Мелко, Петр, мелко… В новом мире понятие «Зона Посещения» исчезнет. Весь наш шарик, целиком и полностью, станет единой Зоной. Оцени размах замысла.
– Размашисто, кто бы спорил. Дозволь спросить: способы для реализации задумки уже придуманы? Или это мелочь, тактика, а ты занимаешься только стратегией?
– Придуманы, не беспокойся… И даже во многом реализованы. Подробности я, с твоего позволения, раскрывать не буду. Пока ты не сделал окончательный выбор и не присоединился к нам – не буду. Но один маленький намек дам: тебе не приходила в голову мысль, что ты таскаешь Зону за собой? Или наоборот – Зона преследует тебя? Ты жил в Хармонте, потом переехал в Москву, потом в Санкт-Петербург – и при каждом переезде словно привозил с собой семена, споры Зоны, прилипшие к подошве… И вскоре она прорастала в новом месте. Случайность? Два раза из двух – результат стопроцентный, заставляющий поразмыслить о том, отчего так случается.
* * *Разумеется, я и сам не раз задумывался о совпадении, подмеченном Плащом.
Зона не отпускала… И пусть чернобыльская, где мне тоже довелось побывать, сколлапсировала, прекратив свое существование, зато Москва, в которой мы почти уже обжились, внезапно и необъяснимо начала превращаться в чудовищных размеров клоаку, и тогда мы бежали из Москвы.
Добежали до самого Питера, который, не прошло и трех лет, тоже превратился в Зону. Иногда проскакивала мысль: а не ты ли, Питер Пэн, таскаешь Зоны за собой?
Думал так я не всерьез. Ясное дело, мы с Наткой тут ни при чем… Судьба любит иногда приколоться.
И Плащ ни в чем меня не убедил… Ни в том, что я таскаю Зоны за собой, ни вообще… Он явно в тот день был не в ударе: уставший, вымотанный, с темными кругами под глазами. Позже стало понятно, что он и не старался убедить… Плащ заранее знал, что вскоре произойдет и чем все закончится. Он всегда все знал наперед…
* * *Плащ внезапно оказался на ногах. Движение было таким резким, что моя рука дернулась к оружию – рефлекс чистой воды. И автомат, и набитый взрывчаткой рюкзак остались лежать на холме, заросшем кальварией.
– Проблемы, – сказал Плащ, сдергивая со стены свое одеяние. – Нам стоит поспешить.
– У кого? – спросил я равнодушно, оставаясь в прежней позе.
Что мне до его проблем… Куда-то спешить… Зачем?
– У твоего отца. Кажется, он влип в перестрелку.
Я вскочил. Проклятье… совсем забыл о нем! А Максим Кириллович упрямством не уступает мне – наверняка час спустя никуда не ушел: не мог он уйти, когда сын и внучки совсем рядом и что с ними творится, непонятно.
– Давай же, – понукал я, видя, что Плащ не торопится к выходу. – Или сделай мне ледяной мост, черт возьми! Ведь умеешь, а?!
– Спеши медленно, Петр, тогда больше успеешь, – наставительно произнес он. – Смотри на меня и постарайся двигаться синхронно. Поспешишь – расшибешь лоб. Запоздаешь – можешь оставить здесь половину задницы.
– Секундочку… У тебя ствола лишнего не найдется?
– Не нуждаюсь в таких игрушках… Но ты, если хочешь, возьми. Твое имущество за дверью.
Туда-обратно я метнулся буквально за пару секунд, не теряя время на размышления, кто доставил на остров рюкзак и автомат.
– Готов!
– Пошли… Синхронно, Петр, синхронно. И задержи дыхание.
Шагнуть пришлось прямо на стену, обшитую досками: были они не покрашены, а слегка обожжены паяльной лампой и пропитаны не то олифой, не то какой-то еще химией…
Нет, стена оказалась какой угодно, но только не дощатой… Я почувствовал упругое, живое сопротивление – наверное, что-то подобное ощущала бы пуля, пробивающая тело, умей она чувствовать. Дышать этим и вправду было невозможно, один вдох я поневоле пропустил. А на следующем в легкие попал мерзкий, влажный воздух Зоны – я даже не понимал, как легко дышится в Раю, пока снова не очутился за его пределами.
Мы оказались на том самом месте, где я расстался с отцом. Его не было видно. Все-таки двинулся в сторону Вознесенского? Проход, открытый Плащом, пока оставался, но сократился, ужался, напоминал теперь не двухполосное
