И где-то там, куда уводил «тротуар», послышались звуки стрельбы: несколько одиночных выстрелов и перекрывшая их длинная очередь.
Я рванул с высокого старта.
* * *Никогда не говорите ни кому-нибудь вслух, ни про себя, мысленно: все потеряно, ничего не осталось.
Не говорите, не то услышит злодейка-судьба и докажет всем прочим на вашем примере: пока человек жив, ему всегда есть, что терять. И даже умерев, говорить такое не стоит, если в гипотезе о загробной жизни есть хоть зерно истины…
Я стою на коленях над телом отца.
Все возвращается. Все идет по кругу.
Так же я стоял над телом матери. И над умирающей Жужей. И над Дракулой, решившим, что жить одному ему незачем…
Отец мертв.
Расстрелян в упор из двух пистолетов.
Но мстить некому. Убийцы лежат рядом, срезанные одной очередью. «Черные пантеры», я узнаю их униформу… Не отступились, дождались нашего возвращения.
Мстить некому… Их было трое, один втянул отца в перестрелку и в конце концов получил-таки свою пулю. Двое других к тому времени обежали полуразрушенное здание бывшего хостела, подобрались вплотную, со спины… Отец, смертельно раненный, сумел их прикончить.
Я не успел на считаные секунды.
Хватаю его запястье. Надеюсь нащупать пульс вопреки очевидному. Пульса нет. Не верю, прикладываю два пальца к шее… И там нет.
Я чувствую, что сейчас взорвусь. Я бомба. Граната с выдернутой чекой. Надо выпустить наружу то, что разрывает меня на части. Как тогда: побежать в лагерь у реки – и убивать, убивать, убивать, пока не устанет рука, а потом взять нож левой… Или прикончить паскуду Леденца мучительной и страшной смертью…
Убивать некого. Все мертвы. И я сейчас взорвусь и тоже стану мертвым.
Наверное, я произношу это вслух. И сам себя не слышу.
Зато слышит Плащ. Негромко произносит:
– Хватит смертей, Петр. Пора дарить жизни, а не отнимать.
Медленно поднимаю голову, смотрю на него. Он кивает.
– Я сумею?
– Сумеешь, Петр, сумеешь.
– Но… нужен Шляпник… с его бадьей…
– Зачем? Дядя Ваня свое дело сделал. Ты все носишь в себе, но боишься воспользоваться.
Ничего я не боюсь! Ну да, боюсь… Даже сейчас, когда уж точно все потеряно, все-таки осталось, что терять, – свое «Я», личность Питера Пэна. Недавно на собственной шкуре почувствовал, как это бывает… червь во прахе, тьфу…
– Цена прежняя?
– Не тупи, Петр. Какие еще скидки, до Черной пятницы почти пять месяцев. И не медли, некоторые биологические процессы необратимы.
– Что я должен сделать?
Он протягивает обе ладони.
– Положи руки на мои. Можно обойтись без этого, но так будет быстрее и проще.
Я успел подумать, прежде чем наши ладони соприкоснулись: если что, сбегу. Разузнаю все их тайны, секреты, пойму изнутри, как работает вся дьявольская механика, и…
И через мгновение мне уже казалась чрезвычайно глупой эта мысль Питера Пэна, он вообще не блистал умом. Хорошо, что я, Петр, наконец-то от него избавился.
Решил поиграть в Штирлица в логове врага, наивный дурачок. Штирлиц застрелился бы, оказавшись в таком ментальном единении с коллегами по РСХА.
Для меня сейчас открыты мысли, воспоминания и умения Марии, некогда звавшейся Марианной Купер. И Светлячка, названого моего братишки. И остальных учеников, связанных в единое целое Учителем. Я знаю: они сейчас умеют, что умею я, мои мысли и воспоминания принадлежат им тоже… Какой тут шпионаж, не смешите, – разве может левое полушарие мозга шпионить за правым, что-то замышлять против него?
То, что делали молокососы в Хармонте, называя сплетение тел «капеллой», вызывает сейчас снисходительную улыбку. Они лишь суммировали свои детские, щенячьи умения. Мы перемножаем свои – иные исходные данные, иное математическое действие, – и совсем иной результат.
– Приступай, Петр, время дорого.
– Да, Учитель.
* * *Я смахиваю со лба едкий пот, наползающий на глаза. Чинить технику было легче, быстрее и проще, но дело сделано… Камуфляж Максима Панова разодран, вспорот пулями, но теперь это единственные повреждения, оставшиеся после стрельбы в упор.
– Учитель, он не дышит, сердце не бьется… Я все «починил», но как «включить»?
– Эх, Петр, Петр… Читать надо было в детстве классику… Просто скажи: «Встань и иди!»
Говорю, и в момент произнесения понимаю, что слова не важны, никакой силы в них нет, можно произнести любую бессмыслицу, главное – верить: встанет и пойдет.
Максим Панов шевелится, тихо стонет.
Часть вторая
Аз есмь человек
Глава 1
Чудеса локального масштаба
Объявившийся в Волхове лжепророк творил чудеса три дня и три ночи подряд без перерыва и смутил многих.
Надлежало пресечь брожение умов в самом начале, пока лавина преувеличенных слухов не набрала ход. Мы с Марией отправились в Волхов, причем не порталом – Учитель настоял на пешем способе передвижения: посмотреть на людей, «понюхать воздух», как он выразился.
Шагали по дороге, которая когда-то называлась Мурманским шоссе М-18, потом федеральной трассой Р-21 «Кола», а сейчас, после Выплеска, ее правильнее было бы назвать кладбищем автомобилей. По крайней мере на первом, ближнем к Зоне участке, до пересечения с Невой в районе Кировска.
Кое-где дорожное полотно свободно от ржавеющих остовов, но такие разрывы не велики, длина их исчисляется отнюдь не километрами, сотнями метров, а затем снова скопления легковушек и грузовиков. Жители разросшихся после Прорыва областных городков и жители вновь отстроенных поселков бежали здесь, спасались от Зоны, выплеснувшейся за пределы КАДа. Спастись удалось отнюдь не всем.
Некоторые машины сброшены с дорожного полотна, валяются под откосами – там, где вояки пытались пробиться на своей тяжелой технике сквозь заторы. Далеко не пробились, но ни одного танка или БТР мы с Марией сейчас не видим, их отсюда убрали в первую очередь.
И трупы убрали… Некоторых погибших забрали родственники, но большинство лежит здесь, в захоронениях, нескончаемой цепочкой протянувшихся вдоль нашего пути. Когда дорога перестает быть дорогой, ее кюветы очень удобно использовать под братские могилы.
Нет ни крестов, ни других обыденных для кладбищ памятных знаков. Лишь торчат вкопанные в землю железные трубы с маленькими табличками «№ ***», словно альтернативные километровые столбы.
Прежнего Питера Пэна, истеричного и агрессивного слабака, зрелище бесконечных могил могло бы расстроить… Но могилы появились не его стараниями, а моими (вернее, в том числе моими). А Петр к рефлексиям не склонен. Все когда-то умрут, через сто лет не останется никого из ныне живущих. Чуть раньше или чуть позже – невелика разница при бессмысленной, бесцельной жизни.
Я не искал их смерти… И Учитель, и другие ученики не искали. Но когда строишь новый прекрасный дом, мало обращаешь внимания на муравьев, обитающих на избранной для стройки поляне. Успеют спастись из-под гусеницы бульдозера – им повезло. Не успеют – значит судьба такая.
Сейчас Зоны вокруг трассы нет… почти нет…
Созданный нами Прорыв 2.0 никто Лоскутом не называл, не те масштабы. Огромных размеров пятно прорвавшейся Зоны накрыло безопасные доселе земли к юго-востоку от Петербурга, докатившись почти до Новгорода, – колоссальное пространство, тысячи квадратных километров.
Новая Зона обрушилась на густонаселенные районы. Творившееся
