Я отдам все, что у меня осталось, и отдам всего себя ради этого мига неземного блаженства, я…
Да! Да, Учитель!!!
ДА-А-А!!!
* * *Учитель говорит.
Он говорит со мной!
Я внимаю каждому Слову, я запоминаю их навеки, ибо Слова те бесценны, способны порождать миры и озарять их светом истины. Каждое Слово надо заносить на скрижали, отливать в золоте, выкладывать алмазами, но я, ничтожный, сделаю, что смогу: я их запомню навсегда, сколько дней мне ни отмерено, но не стану жадным скупцом, хранящим эти сокровища для себя… Нет, я понесу бесценные речения людям, я щедро поделюсь с ними Светом… Говорите, Учитель, говорите!
– Эх, Петр, Петр… Ну когда же ты научишься внимать советам? Полез, куда не следовало, получил порцию накачки, совсем не тебе предназначенную… Над ориентацией своей чуть не надругался…
Говорите, Учитель, я внемлю! Ни одно Слово не пропадет!
– И Мария, как на грех, далеко… Ну вот что мне с тобой таким делать?
Он спрашивает, Он спрашивает меня!!! Печать слетает с моих уст, и я говорю, что Он может делать со мной все, что пожелает и придумает. И говорю о другом – обо всем, что могу и страстно желаю сделать я во имя и во славу Его. Я стану Его учеником, самым верным, я как губка впитаю всю благодать, что Он изольет на меня, и понесу ее дальше – людям, гибнущим от жажды в пустыне грехов и безверия!
– Спаси и сохрани от такого ученика… Без предварительных процедур накачка скоро выветрится, и ты меня предашь, не успеет петух прокукарекать.
Горькие слезы катятся по моему лицу от подозрений Учителя. Но если каждое Слово Его – истина, то я и впрямь недостоин стать Его учеником, и в существовании моем нет никакого смысла… Хотя… Кое-что мне припомнилось из прежней жизни, мерзкой, пустой и бесцельной, вспоминать ее стыдно и незачем, за исключением тех кратких моментов, когда и в той беспросветной жизни изливались на меня капли Истины и падали лучики Света…
– Меч! Я стану вашим мечом, Учитель! Мечом, карающим ваших врагов, о, как я буду их карать! Они пожалеют, что родители решили зачать их, и проклянут час, когда сами зачали потомков, ибо истреблю род их до последнего колена, до младенцев в утробах! Реки окрасятся кровью и потекут вспять от запрудивших их мертвых тел!
– Уже теплее, Петр… Хотя твои живодерские методы мне претят, но без меча в нашей суровой жизни порой не обойтись. Однако поговорим об этом позже. Сейчас ступай на берег, проветри голову, скоро тебя отпустит…
Учитель согласен, чтобы я стал Его мечом! Счастье разрывает мою грудь, но сейчас Он не хочет видеть меня, и ничего печальнее нет на свете. Наверное, я сказал что-то не то… Либо чего-то не сказал…
– Бомба! – вспоминаю я о рюкзаке, набитом взрывчаткой. – Что там меч, скажите Слово, Учитель, – я стану бомбой, стану пламенем, испепеляющим ваших врагов! Лишь укажите, где они, где враги ваши?! Где эти тупые отвратительные твари?! Бомбу мне, бомбу, я сам стану бомбой и ввергну в огонь их всех! В огонь!.. О!.. О-о! О-о-о!!!
– Утомил, Петр… Ступай!
Я уйду, я не смею ослушаться…
Ухожу, осторожно переступая через тела. Девушки лежат на полу, и на исхудавших, заострившихся их лицах неземное блаженство. Они отдали себя Учителю, отдали целиком, без остатка, счастливицы… И я отдам, но мое время и мой час впереди.
Лишь одна Чистая прошла второй круг посвящения. Она жива, она стоит на коленях, ее голова низко опущена, и волосы закрывают лицо – и платок, и длинные одежды девушки куда-то подевались. Учитель подходит к ней и простирает длань…
Я торопливо перешагиваю порог, я недостоин видеть таинство, что свершится здесь, я недостаточно чист, я мерзок, грязен и зловонен в сравнении девой, хранившей себя для Него.
– Петя?!
Оборачиваюсь. Женщина. Где-то я ее видел… Не из врагов ли Учителя она? Почти все мои знакомые из прошлой жизни противились воле Его – не делами, так помыслами.
Если так, то срок жизни ее измерен и короток, как мышиный хвост. Отрежу голову и принесу в дар Учителю – первый череп в основание будущей пирамиды голов.
Присматриваюсь к ней и понимаю, что чуть не совершил страшную ошибку – на ней лежит свет истины.
– Да, меня зовут Петр, – говорю с коротким поклоном.
– Ох, Петя, Петя… Вечно ты во что-то вляпаешься… Протяни-ка левую руку. Нет, ладонью вверх… Сейчас будет немного больно, но так надо, потерпи.
Без страха и сомнений протягиваю руку – познавшие истину не способны причинять зло.
Короткое лезвие складного ножа пронзает кожу, глубоко впивается в ладонь, тут же отдергивается. О-ох… Больно, но я терплю. Смотрю на растущую лужицу крови. Я отдам ее всю, если будет надо для дела Учителя, хотя, если поразмыслить, на всех крови на напасешься, утром выкачали чуть не полстакана для Горгоны, теперь вот во славу Плаща, так и малокровие заработать недолго…
– Полегчало? – спрашивает женщина, наблюдая за моим лицом.
Узнаю ее и вспоминаю имя, но она сильно изменилась, и я на всякий случай уточняю:
– Ленка, ты?
– Узнал наконец-то… Жаль, сфоткать тебя нечем было, когда вышел наружу, а то посмотрел бы сейчас на свою просветленно-упоротую физиономию, это что-то с чем-то…
У-уф… До чего же приятно нормальному человеку поговорить с нормальным человеком после всего этого…
– А что это, собственно, было? – спрашиваю я у Лены, она наверняка лучше ориентируется в здешних делах.
– Ты ведь все сам видел… В отличие от меня… – Она вздыхает и резко меняет тему. – У меня с собой аптечка, давай-ка твою руку залатаем.
Я не против, и вскоре становится ясно: медсестра из нее никакая, и на курсах первой помощи за такую дилетантскую перевязку Лена отхватила бы «неуд». Однако я не пеняю, иммунная система у аномальных организмов та еще, и ни разу не воспалилась ни одна из ран и царапин, что Питер Пэн заполучал на свою шкуру.
В ходе лечения я возвращаюсь к прежней теме:
– Что же не зашла, не посмотрела, а? Там ведь не заперто было…
– Недостойна… И ты прекрасно знаешь почему.
– Так и я не совсем девственник, если ты не забыла… А меня они не просто впустили, буквально затянули внутрь своим пением… Неужто на тебя не действует?
Она улыбается, демонстрирует свою левую ладонь. Я вижу несколько старых шрамчиков, они точь-в-точь как мой, сейчас исчезнувший под ватно-марлевой подушечкой, крест-накрест прихваченной лейкопластырем.
– Сначала приходилось так… Потом научилась справляться.
– Спасибо, Лена. И еще раз спасибо. И в третий раз – спасибо.
– С первым понятно. Со вторым, допустим, тоже… А третье-то спасибо за что? За что-то давнее?
– Ты первая из знакомых, кто не поинтересовался, что с моим лицом и отчего я
