— Мне… Мышлакова Алексея Викторовича, его нет?
— Как это нету? — снова задребезжал первый абориген. — Вот же он перед тобой сидит — Мышлаков Алексей Викторович. Леха, папаню твоего Виктором звали?
— Вроде бы, — неуверенно ответил Леха. — Если, конечно, мамаша не наврала.
— Ну вот, значицца все так и есть. Проходи! — радушно пригласил абориген. — Садись, выпей с нами.
«Еще не хватало!» — в панике подумала Эва.
— Мы не просто так сидим, мы Леху поминаем! — Абориген пошарил по углам и выставил Эве на выбор ломаный стул и табуретку с облупившейся краской.
— Какого Леху? — Эва решила не рисковать и осталась стоять.
— Как — какого? — Леха потряс головой, чтобы вспомнить. — Леху Ряпушкина, соседа моего. Мы с ним с детства знакомы. Погиб Леха, взорвали гады автобус, вот Леха и погиб, понимаешь?
— Понимаю… — протянула Эва.
Стало быть, погиб этот самый Ряпушкин, но для поездки он взял паспорт у этого Мышлакова. Тот — Леша и этот Леша, очень удобно, имя не забудешь, не перепутаешь. Но вот зачем он это сделал? Честные люди по чужому паспорту не ездят, им скрывать нечего.
— А он, выходит, тоже в этой самой квартире жил? — осторожно спросила Эва.
И тут же перехватила взгляд Ляли или Лили. Нехороший такой был взгляд, злобный. И главное — совершенно не пьяный. Лиля тут же повисла на Лехе и отвернулась. Так, может, Эве все показалось?
— Не, — сказал Леха, отмахиваясь от виснувшей на нем пьянчужки, — он квартиру где-то снимал, а тута прописан был. Комната ему от бабки досталась.
— А энти-то, — приятель Лехи вдруг хлопнул себя по ляжкам, — приходят и говорят — которая тут комната Мышлакова? И вы, говорят, кто такие будете? Ну, тут, конечно, Горобчик, участковый наш, выскочил, этот, говорит, тут живет согласно прописке, я, говорит, его как облупленного знаю, он, говорит, как мамаша его померла, так и запил, уж полтора года не просыхает, все уже с себя и из комнаты пропил. А так, говорит, ни в чем плохом не замечен. Ну, они, конечно, сразу к Лехе — зачем паспорт свой тому типу давал?
А Леха, даром что здорово пьяный был, на своем стоит — ничего не знаю, паспорт украли, когда точно — не помню. Ну, Горобчик, конечно, орет, что Леха сам паспорт продал, а эти, что пришли-то, озлились очень, хотели Леху уже оприходовать, а только что ему предъявить-то? Только штраф за то, что паспорт украли, а он своевременно не заявил. Ну так участковый их отговорил — с него, говорит, фиг что получишь. Да им и не до того, у них своих дел выше крыши. А про то, что паспорт у Лехи Ряпушкина был, мы им и не сказали. Жалко Леху.
Эва подумала, что надо ей уходить. Пускай Федя теперь выясняет, кто такой Алексей Ряпушкин, который прописан по этому адресу. Эти-то, из конторы, может, и выяснят, но не скоро.
— Куда же ты? — вскинулся абориген, когда Эва повернулась к двери. — А посидеть?
— Я… мне в туалет… — пробормотала она, изображая смущение, — тут ведь есть?
— Я провожу, — вызвался настырный тип.
— Сама найду! — Эва поскорее выскочила из комнаты, с налету наступила на коробку, та перевернулась, и на пол вылилась жутко воняющая жижа. То ли и правда картошка стухла, то ли дохлых мышей они тут коллекционируют.
Эва чертыхнулась, видя, как на светлых брюках расплывается вонючее пятно цвета болотной жижи. Нечего и думать выйти так на улицу. Она прошла в противоположную от входной двери сторону и нашла туалет опять-таки по характерному запаху. Рядом притулилась заржавленная раковина, из допотопного медного крана тонкой струйкой текла холодная желтоватая вода.
Эва кое-как оттерла пятно мокрой рукой, грязь размазалась, но хоть вонять перестало. Она наклонилась в последний раз, чтобы осмотреть результаты своего труда, и слишком поздно услышала шаги за спиной. Обернуться она не успела, ее сильно ударили по шее, и Эва стала падать на грязный пол. Не упала — чьи-то сильные руки подхватили ее и потащили по коридору.
В голове у Эвы шумело, в глазах двоилось, все тело охватила слабость. Ее втащили в какую-то дверь и бросили на диван. И тогда Эва увидела, кто на нее напал. Та самая Лиля или Ляля, жуткая баба с колтуном на голове и синяком под глазом.
— Ты что? — удивилась Эва. — Тебе чего надо-то? Ты что, с дуба рухнула?
Она потрясла головой, чтобы избавиться от звона в ушах и оглядела комнату.
Тут было гораздо чище, чем у Лехи. Была даже какая-то мебель — старый шкаф, который называли раньше гардероб, кровать с металлическими шишечками и пружинным матрацем, диван, покрытый стареньким, но не рваным пледом, круглый стол с плюшевой скатертью и несколько венских стульев. И окно было завешено вылинявшими портьерами.
По всему выходило, что это комната того самого Алексея Ряпушкина. Эва мимоходом удивилась, как же это алкаши не разнесли комнату и не продали все, что можно.
Ну, теперь непременно продадут, вот как проспятся после поминок, так растащат все.
Эвины невеселые размышления были прерваны чувствительным тычком в бок.
— Нечего пялиться, говори, кто ты такая и зачем приперлась? — вполголоса приказала Ляля. Или Лиля, черт ее разберет. — Выкладывай все, если не хочешь еще синяков!
— А тебе какое дело? — огрызнулась Эва. — Ты кто такая, чтобы меня допрашивать?
— Кто такая? — криво усмехнулась Лиля. — А вот ты сейчас это узнаешь!
И она ткнула Эве кулаком в глаз. Точнее, метила в глаз, но Эва успела отшатнуться и попало по щеке, да еще по тому же заживающему синяку. Было так больно, что Эва зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела перед собой лицо Ляли или Лили. Глаза были злые и абсолютно трезвые. И еще колтун из волос был настоящий, а вот синяк явно наведенный, вблизи видно.
— Ну чего ты пристала? — плаксиво заговорила Эва, решив сменить тактику. — Ну, у нас отношения были с Лешей, а тут он пропал, по мобильнику не отвечает, я и пришла. Он сказал, что он — Мышлаков, а я паспорт его подсмотрела, там прописка…
— Врешь… — процедила Лиля.
