— Со следователем Семибояровым виделась? — полюбопытствовала Эва.
— Не пришлось, там и без него народу хватает. И заодно узнала я, что они со своей стороны тоже вышли на Кучинского.
— Да ну? Каким же способом?
— В их лаборатории исследовали следы взрывчатого вещества, оставшиеся в автобусе, провели его спектральный анализ и выяснили, что это вещество однозначно совпадает с веществом, разработанным в Институте прикладной химии. Провели там проверку и узнали, что реальное количество наличной взрывчатки не соответствует документам. То есть часть взрывчатки похищена. И доступ к этой взрывчатке имел в первую очередь… как ты думаешь, кто?
— Опять ты за свое? Ну ладно, допустим, Кучинский.
— Именно он! Так что он стал главным подозреваемым…
— Слава богу, вместо меня.
— Именно. У них была только одна проблема. У Кучинского была возможность достать взрывчатку, но не было мотива. А теперь, после того что ты узнала в Таллине, мотив появился. То есть мы с тобой принесли им этот мотив на блюдечке!
— Ну, слава богу! Опять же бабушке Элле спасибо!
— Так что теперь жди — следователь тебя в ближайшие дни снова пригласит, но уже не в качестве подозреваемой, а для того, чтобы сообщить, что дело закрыто.
— Лучше бы вообще больше его не видеть, но если уж никак нельзя — пусть будет так… Ну надо же, какая сволочь этот Кучинский, из-за наследства не только старуху, но и еще сколько народа угробил! А он хоть признался?
— За это не беспокойся, уж допросы они проводить умеют. Тем более что доказательства налицо.
Лиля как в воду глядела, через два дня пришла повестка, где было написано, что Эве надлежит явиться к следователю Семибоярову в такое-то время.
Эти два дня Эва провела на работе, стараясь нагнать упущенное. Начальник снял ее с важного проекта, заставил заканчивать старые дела и долго качал головой, сомневаясь, можно ли ей поручить что-то новое.
— Вы, Стрижева, — человек ненадежный, — вздыхал он, а Эва прижимала руки к сердцу и клялась, что она никогда, ну больше никогда и ни за что, и что он может всегда на нее положиться.
Светка Милашкина, застав их в кабинете за такой беседой, долго смеялась, ну, Эвка, ты прямо артистка… А злыдня Леонида Павловна не преминула высказаться в том смысле, что у некоторых ни стыда ни совести. Знают, что на работе завал, а сами норовят свалить все на других.
— Как, опять? — ахнул начальник, когда на его вопрос, куда это она собралась, Эва сказала, что по государственному делу.
— Да сколько можно! — начальник никогда не повышал голоса, но тут не выдержал.
Эва молча показала ему повестку, и он тут же захлопнул рот. И она подумала, что иногда неплохо иметь дело с такой серьезной организацией, по крайней мере, начальник не сможет ее уволить.
Леонида Павловна, собиравшаяся высказаться, тут же притихла в углу.
И вот Эва снова стояла перед мрачным зданием из серого камня — но на этот раз поджилки у нее не тряслись. После разговора с Лилей она чувствовала себя гораздо увереннее.
Толкнув тяжелую дверь, она вошла в прохладный просторный вестибюль.
— Пропуск! — строго потребовал вахтер — тот же самый, что прошлый раз, или похожий на него как две капли воды.
— Повестка! — спокойно ответила Эва и показала ему желтоватый листочек.
— Триста восемнадцатая комната!
На этот раз Эва никуда не заходила, она сразу поднялась на третий этаж и подошла к двери кабинета.
Постучала уверенно, и тут же из-за двери донесся голос:
— Войдите.
Эва толкнула дверь и вошла в приемную.
За столом с компьютером и несколькими телефонами сидела секретарша — совсем не та, что прежде.
Эта была старше, к сорока годам, почти без макияжа и с вполне вменяемым лицом. Видно, ту, прежнюю, болтушку Рыжикову все же уволили. «А вот не будешь больше язык распускать», — подумала Эва.
— У вас повестка? — спросила секретарша вполне доброжелательным тоном, без всякого административного восторга.
— Да, к Семибоярову. — Эва показала женщине свою повестку.
— Одну минуточку, сейчас я ему сообщу.
Секретарша сняла трубку с одного из телефонов и негромко проговорила:
— Артур Альбертович, к вам пришла гражданка Стрижева.
Выслушав ответ, она положила трубку на рычаг и приветливо проговорила:
— Проходите, пожалуйста!
Эва толкнула знакомую дверь и снова оказалась в полутемном кабинете.
Она испытала то чувство, которое французы называют дежавю. Чувство, что происходящее сейчас уже происходило с ней прежде, что она уже пережила когда-то эту самую минуту.
Как и прошлый раз, на окне была задернута плотная темно-зеленая штора, отчего все вокруг казалось зеленоватым, как в подводном царстве. И сидевший за столом следователь Семибояров выглядел повелителем этого царства, проще говоря — водяным.
На этот раз на столе было гораздо больше бумаг. В остальном ничего в этом кабинете не изменилось.
— Присаживайтесь, — проговорил следователь, показав на единственный стул.
Следователь посмотрел на нее своими красными воспаленными глазами и проговорил:
— Ну, здравствуйте, Эва Эдуардовна!
Эва подумала, что то, что он обращается к ней по имени-отчеству — хороший признак. А впрочем, у них ведь не поймешь.
— Здравствуйте! — ответила она сдержанно.
И тут случилось такое, чего она никак не ожидала. Такое, что она считала просто невозможным. На бледном, с зеленоватым отливом лице следователя Семибоярова появилась улыбка.
Конечно, это была бледная, чуть заметная улыбка, скорее даже тень улыбки, как называется знаменитый фокстрот — а чего еще можно было ожидать в этом подводном царстве?
— А я ведь вас подозревал! — проговорил следователь, смахнув со своего лица улыбку, как смахивают крошки со стола.
— Подозревали? — переспросила Эва, как будто это стало для нее открытием.
— Подозревал, подозревал! Все ведь говорило против вас! И то, что вы отстали от автобуса, и то, как вели себя во время допроса, и полицейский, который вас якобы задержал…
— Что значит — якобы? И, думаете,
