Лизе казалось, что у нее все почернело внутри. Вот такие ощущения. Черно перед глазами от ненависти (к кому?) и черно внутри от бессилия. Неужели он опять всерьез влюбился и опять в крестьянку? Что за патология такая? Что за болезненная тяга к деревенским бабам? Эта Елена наверняка либо брошенка, либо разведенка. Ей мужик нужен. А тут городской, да еще на джипе! Растрясла своими телесами перед ним, вот он и повелся. Она знает это выражение у него на лице: превосходство. Мол, я люблю, я способен на любовь, так уж случилось. В ее любовь он никогда не верил. «Перестань юродствовать, ты понятия не имеешь, что такое любить!» Она проглотила как-то раз это молча, затолкав обратно рвущиеся наружу обидные для него слова. А хотелось сказать, на что она пошла ради него, ох как хотелось!
В этот раз он потребует развод, непременно. Даже Алена не остановит. Да и не будет пытаться. Она уже давно разобралась в отношениях между отцом и матерью. И мудро держит нейтралитет – разбирайтесь сами. Но к отцу она привязана больше. Лиза понимала, что не любит дочь. Вернее, не так – любит, но не так, как Бориса. Страшно звучит, но случись выбирать… Не приведи господь!
С отцом поговорить надо. Похоже, Борис действительно собрался копаться в прошлом. Спохватился: никого уже в живых не осталось. Да и что искать виновных – вот он, Махотин Борис Никитич. Сам во всем виноват – не нужно было так круто свою жизнь менять. Круто – это с болью. Чаще всего с болью тех, кого оставляешь. С ее, Лизиной болью. Так что терзайся сам, господин Махотин. Получил по заслугам.
Лиза взяла веник и стала сметать осколки в кучку. Следующий этап успокаивающей программы – поход за посудой. «Кстати, этот сервиз продержался больше года…» Злость ушла. Но остался открытым вопрос: что делать дальше? Появилось желание вернуться в деревню. И тут она услышала звук поворачиваемого в замке ключа. «Как же я могла про тебя забыть, краса ненаглядная?» – иронично подумала она, глядя на входящую в квартиру Ларису. Они встретились глазами. Вежливый кивок.
«А ведь мы поменялись местами: Лизка теперь мне вроде как падчерица!» – внутренне хохотнула Лариса. И на лице ее в этот момент появилась снисходительная улыбка победительницы.
Глава 16
Елена ругала себя, что не все рассказала Махотину. Не потому, что не хотела, просто тогда не вспомнилось. Не просто так он здесь дом купил, Елена чувствовала. В разговоре с ним мелькнула эта мысль, потом пропала. Ушел он сам от темы, неожиданно так, а мог бы еще ее поспрашивать. Или она ошибается и не нужно ему это?
Елена решила, что суетиться не будет. Придет – расскажет. Если он все же решил после стольких лет в прошлом копаться, его дело. Только почему сейчас? То, что она знает, могло бы ему помочь.
А девочка у него хорошенькая. Чистый, светлый человечек. Только это, наверное, его младшая дочка. На вид-то ей лет шестнадцать, не больше. А дочери Любавы должно быть двадцать два.
Короткая у них с Любавой получилась дружба, но они успели сблизиться. Переживала за нее Елена, так получилось, что в самый переломный момент ее судьбы они познакомились. Свои трудности уже позади: у нее Василий есть, а Любава как раз одна осталась. Испуганная, с малышом на руках. И тетушка пожилая, тоже все время волновалась: как-то у них, молодых, все сложится? Борис в город уехал, Любава и сникла. Словно предчувствовала что-то. И не обмануло сердце – потеряла она сына. И в тот же день Борис вернулся. Помнит Елена, он чуть не убил тогда бывшего мужа Любавы, еле оттащили его. Привязаться к мальчику успел, Любава хвалилась, что возится с ним Борис, как с родным. Да и мальчонка был – чисто ангел, улыбчивый, доверчивый.
Елена выглянула в окошко. Она совсем успокоилась. Только ждала. Именно сегодня ждала. «Поставлю тесто. Так и время быстрей пролетит», – решила она.
С улицы послышались голоса. «Лукич!» Она метнулась к двери. Участковый пришел не один. С ним был Махотин.
– Здорова будешь, Елена!
– Здравствуйте, – поздоровалась она сразу с обоими.
– Ты на меня так вопросительно не смотри, сказать определенно тебе ничего не могу. Мужики с дальнего леса еще не вернулись. Молочком напоишь?
– Садитесь. – Она достала бутылку из холодильника.
– Спасибо, Елена Ивановна.
– Елена, Борис говорит, у тебя родня в Кротовке имеется?
– Василия тетка там жила. Но она умерла давно. Племянница только. Так и живут в том доме, что напротив дома Надежды Федоровны. А ее дом давно заколоченный. А что?
– Ты же знаешь про пожар давний? Вот. Это Бориса дом сгорел.
– Я знаю, от Василия еще.
– А теперь вспомни, что еще тебе Василий говорил про эту семью. Может, предположения какие высказывал, кто, мол, это сделать мог и зачем?
– Да. Сегодня только подумала, что не все вам сказала, Борис. Василий действительно тогда говорил, что знает, кто мог дом поджечь. Про вас-то, Борис Никитич, он и словом не обмолвился. Семья первого мужа Любавиного на нее зло затаила, так говорили в деревне. Кто-то и на их стороне был, ее обвинял. Немало таких было. Муж ее бывший тогда сидел за убийство сына, так?
– В психушке. Поверили, что он не в себе был, признали невменяемым. Он, сволочь, на этом и сыграл.
– Так-то оно так. Василий говорил, что ее муж из семьи сильно верующей, даже сектанты были они. У них там был дед – вот он вроде был главным у них. А внук старший против воли его на Любаве женился. Ну, и отлучили его от семьи. И у него еще брат был.
– Точно, гаденыш еще тот! Пакостил нам, как мог.
– Вот Василий, да и еще многие его подозревали. Только сказать боялись. Дед-то на пожаре торжествовал! И те, из секты, – с ним! А тетя Надя их потом на пепелище прокляла. Испугались, говорил он, многие. Кто видел это – рассказывали,
