А зря. Когда Крестовский придумал извести соперницу дочери, Кучеренко и не вспомнил о маленьком домике, купленном Верой Александровной. И о том, что она может там быть в то время, как он… Как она оказалась у дома Любавы именно тогда? Опять случайность? Она его узнала, не могла не узнать. Несмотря на возраст, зрение у нее было прекрасным. И тут же догадалась о том, что ее сын виновник пожара, что по его приказу он, Кучеренко, поджог устроил. Веру Александровну он заметил, только когда та кинулась к коляске с ребенком. А он и не думал, что девчонка там! Потом проследил за ней, как она огородами пробиралась с ребенком на руках к дому тетки Любавы. Он все время за ней шел. А дальше совсем начались странности. Тетка Любавы с пожара вернулась сама не своя. А тут Вера Александровна. А странность в том, что встретились они, как знакомые, и обнялись, словно родные. И тут Кучеренко все понял. Не просто так Вера Александровна в Кротовке домик купила. Что-то связывает тетку Любавы и мать Крестовского. Что-то очень давнее, родство ли, дружба, но связывает. Ворошить прошлое он не стал. Не до того было.
Тогда же и слегла Вера Александровна, да еще и с головой непорядок начался. Женька сиделку к ней приставил, ту самую Галину Ветрову. Может, и были у Веры Александровны редкие минуты просветления, но она никого не узнавала: ни его, ни Женьку. Правда, как казалось Кучеренко, на Женьку она смотрела как-то особенно враждебно, даже выгнала пару раз. Вскоре тот перестал к ней ходить. А через два года Вера Александровна умерла.
Кучеренко сел в машину и набрал номер мобильного Лизы. «Опять недоступна! Я ж просил новую трубку купить, симка, слава богу, уцелела после ее буйства! – подумал он, раздражаясь. – Я старею, потому что начинаю психовать по мелочам. Я старею, потому что мне все надоело и я хочу покоя. У меня нет семьи. Да я ее и не хочу. Я хочу дом на море и чернокожую служанку. И толстую собаку с добрыми глазами. Я, Кучеренко Владимир Осипович, удавлю любого, кто хотя бы вздумает покуситься на те деньги, которые мне нужны для осуществления моих желаний. Да, я чертов эгоист! И мне, черт побери, это нравится!» Он круто вырулил со двора, задев бампером мусорный бачок. Вслед ему какая-то тетка выкрикивала ругательства. Но он их не слышал.
Глава 28
Алена сидела на крыльце дома Тихоновых и думала. Про себя. Она, бесспорно, повзрослела. По крайней мере, уже несколько часов она себя считала очень взрослой. Потому что после разговора с отцом другими глазами посмотрела на всех: на Елену, оказывается, не такую уж и старую и, главное, очень красивую даже в своей немодной юбке. На Мишку, взгляд которого ловила на себе, и от того, как он смотрел, у нее становилось тепло внутри. На Санька, такого маленького, а разбирающегося в жизни, безусловно, лучше ее. И на отца. Отца, которого привыкла считать толстым, непривлекательным и всегда почти равнодушным. Этаким уставшим от жизни, но продолжающим жить по инерции стариком. А он влюбился! Да еще как! В романах женских такое встретить можно, но в действительности… Алена решила, что она ему верит. Теперь верит. Потому что, когда он произнес имя Анны, он будто помолодел на десяток лет. И глаза его стали живыми. Даже, как ей показалось, влажными. Алена была уверена, что ее мать никогда не видела такого его взгляда.
Ей было жалко маму. Но «взрослая» Алена вдруг поняла, что та сама виновата, что муж к ней так относится. Однажды Лариса в порыве гнева выкрикнула ей в лицо, что, мол, если бы твоя мать не вешалась на шею отцу, то он и Лариса вдвоем бы жили и ее, Алены, на свете бы не было. Алена, тогда еще десятилетний ребенок, только и могла, что расплакаться. Это сейчас она понимает, что отец никогда не любил ее мать. Тогда зачем жил с ней? А она? Что, у ее матери совсем нет гордости и она всю жизнь терпит около себя мужчину, который ее не любит? Выходит, что так. Но так нельзя! Это… унизительно!
Алена оглянулась на скрип двери и увидела Санька, подглядывающего за ней через приоткрытую дверь.
– Иди сюда, чего прячешься!
– А че? Я не хотел мешать. Сидишь думаешь? Это Миха все: иди, да иди, не оставляй ее одну. Ну я и посмотрел, как ты думаешь. Все нормально?
– Нормально, – улыбнулась Алена. Санек за двое суток превратился из постороннего деревенского пацана в друга. Скажи ей неделю назад, что она будет называть другом десятилетнего мальчишку, она бы лишь посмеялась.
– Ален, ты на отца не обижайся.
– Не обижаюсь…
– Он мужик. А у нас, мужиков, если уж полюбил, так полюбил! – Санек был серьезен, как никогда.
– Расскажи мне об Анне. Ты ее хорошо знаешь?
– Не-а. Миха у Палыча работает в мастерских. Я, когда к нему заходил, видел ее несколько раз. Красивая. Почти как мамка моя. Только моложе будет.
– Сколько же ей? – Алена удивилась. Елене-то сорок, куда ж моложе!
– Тридцать, наверное. Я не знаю точно. Мама говорит, она человек душевный. А если маме она понравилась, то, считай, так и есть. Мама людей насквозь видит.
– Ясновидящая, что ли?
– Может, и ясновидящая. А прабабушка моя была колдуньей. Травницей. К ней все лечиться ходили. Я об этом недавно узнал, Ниловна рассказала.
– И мама лечит?
– Нет. Только нас с Михой. Я вот руку сломал в детстве, она ее вправила, и тут же все прошло.
– Это не перелом был, а вывих, наверное.
– Ну, вывих. Но вылечила же. Смотри, вон отец твой едет! Напылил-то!
Алена пошла навстречу отцу.
– Пап? Ты что так рано вернулся? С мамой поговорил?
– Поговорил. – Махотин поморщился.
– Догадываюсь, каким был разговорчик! Она нападала, а ты оправдывался!
– Да нет. У нее сейчас другие проблемы. Твоя сестра номер выкинула. С твоим дедом на море уехала! Вот Лиза и бесится.
– Как уехала? А почему он меня не взял?