Палата схожа с той, где я был раньше. Почти, да не совсем. Разные углы. Искусственный свет. Стеклянные коридоры, окружающие почти пустое помещение.
Я один.
Дотрагиваюсь до головы и чувствую плотную марлевую повязку.
Что-то колет у основания черепа. Я думаю, который час. Какой день? Кажется, прошли секунды.
Века.
Засовываю руку под простыню и ищу телефон. Я одет в халат, но полностью голый ниже талии.
Никаких карманов. Телефона нет. Ничего. Я понятия не имею, где мои вещи.
Голова начинает болеть. Веки опухли и чешутся. Я хочу пить, дико голоден, мой живот сморщен и беззащитен, как будто меня зверски избили.
Я собираюсь кого-нибудь позвать, но вдруг замечаю крошечный зеленый фонарик, мигающий на потолке. Камера – за мной наблюдают.
Через несколько секунд раздается резкое шипение, дверь открывается, и в палату впрыгивает доктор Хан.
Позади него – медбрат.
– Дэвид, рад вашему пробуждению. Как себя чувствуете?
Я открываю рот, чтобы ответить, но только сглатываю. Пытаюсь сесть.
– Вам еще нужно отдохнуть.
Медбрат возится с мониторами. Он нажимает на кнопки, крутит циферблаты. Можно подумать, что я – машина с тонкой настройкой.
– Чуть позже я расскажу, – продолжает доктор Хан. – Пока просто сообщу, что операция прошла успешно.
– Здорово, – отвечаю я, сумев наконец извергнуть несколько слов из пересохшего горла. – Как думаете, мне можно пить?
Еще до того как договариваю, откуда-то появляется пластиковый стакан. Я жадно глотаю прохладную воду, стекающую по подбородку, в то время как медбрат вонзает иглу в мою незанятую руку. Допивая воду, я опускаю глаза и вижу выпуклость большого пальца мадбрата – и шприц с прозрачной жидкостью.
– Зачем?
– Обычное болеутоляющее для мозга, – объясняет доктор Хан. – Вы будете испытывать недомогание в течение пары дней. Также лекарство поможет вам засыпать.
Доктор Хан еще что-то говорит, но у меня закрываются глаза, и мир вокруг слипается в размытое пятно. Голос доктора Хана превращается в искаженное бормотание.
Моя голова падает на подушку, но я успеваю разлепить веки. Доктор Хан и медбрат собираются уходить.
– Ой-ой, – нечленораздельно шепчу я. – Подождите…
Я опять приподнимаю голову, борясь с забытьем.
– Что такое? – голос врача звучит как эхо из другой галактики.
– Шоу, – лепечу я. – Когда оно начнется?
Похоже, доктор Хан улыбается.
– Уже началось.
– Доброе утро. Или добрый день?
Женщина. Со мной разговаривает женщина. Она… моя мать?
Моргание.
Я просыпаюсь. Теперь видна вся палата.
На сей раз вещи выглядят иначе: ярче, воздушнее, дневной свет льется сквозь стены и окна.
Надо мной стоит Катя, в ее руке – вечный планшет.
– Прекрасно – ты жив. На секунду я подумала, что мы тебя убили.
– Нет, – хриплю я. – Теперь я здесь. Или почти здесь.
Внезапно я понимаю, как ужасно выгляжу и пахну.
Я с трудом сажусь и запускаю руку в свои спутанные волосы, а потом вижу незнакомца, стоящего за Катей.
– Отлично. Судебные иски нам не нужны, – говорит Катя, вручая мне стакан воды. Катя не улыбается, и сложно сказать, шутит она или нет. – Доктор Хан утверждает, что ты в порядке и скоро сможешь вернуться домой.
Я с радостью пью, а незнакомец продолжает глазеть на меня. Он ничем не напоминает тех самоуверенных парней, работающих на Ксана. У него темные сальные волосы, подстриженные как у школьника, острый нос и черные очки с толстыми линзами.
Он рыхлый и неуклюжий. На нем – уродливый серый джемпер. Парню явно двадцать с небольшим, но бледный, болезненный цвет его лица заставляет меня думать, что его место – в тусклом подвале, а не в блестящем космическом корабле-офисе Ксана.
– Дэвид, это – Пол, – произносит Катя. – Он закодировал чип. Мы должны благодарить Пола за МайндКаст.
Пол слабо кивает и таращится себе под ноги.
– Что ж, спасибо, Пол, – благодарю я. – Когда я смогу увидеть шоу? Если не ошибаюсь, доктор сказал, что оно уже транслируется.
– Прошло тридцать минут с момента операции, – говорит Катя. – Ксан предпочел использовать сегодняшний день как своего рода плавный старт, поэтому пока мы открыты для бизнеса и не кричим о проекте. Это даст нам возможность разобраться с потенциальными ошибками.
– Ксан еще не вернулся?
– Нет. Дела в Нью-Йорке отняли у Ксана кучу времени. Но проблем нет, и это хорошая новость. Верно, Пол?
Пол что-то бормочет. Он наклоняется вперед, рискуя вывихнуть шею и словно пытаясь свернуться и исчезнуть, как человек-оригами.
– Мы уже привлекли около пяти тысяч подписчиков за последние двадцать четыре часа, – продолжает Катя. – Вообще без рекламы.
Я улыбаюсь, поскольку ее энтузиазм заразителен.
– Давай я посмотрю?
Катя молча поворачивает планшет экраном ко мне и прижимает палец к сканеру. Экран мерцает. Я пытаюсь понять, на что смотреть. В верхнем левом углу – водяной знак, знакомый логотип «МК», который находится и на штукатурке здания – две серебристые согласные в витиеватом почерке, а шрифт одновременно и затейливый, и строгий. Однако на экране больше ничего нет, кроме тусклой оранжевой точки в самом центре и счетчика в правом нижнем углу – красной иконки с надписью: «Жизнь: 5071».
Я глазею на оранжевую точку и спрашиваю у Кати:
– Что это? Я не пойму.
– Я знаю, – ухмыляется Катя. – Вот почему ты видишь голубую точку.
Я опять перевожу взгляд на экран – точка действительно изменилась. Сейчас она уже стала ярко-голубой.
– Я думаю, она… показывает мои мысли?
– Смотри, – произносит Катя.
Я гляжу на точку. И наконец понимаю – она не статична, а чуть-чуть движется. Ее края постоянно расширяются и сжимаются всего на несколько пикселей, словно поднимается и опадает грудная клетка – почти как дыхание.
Уткнувшись в экран, я вижу, что цвет неодинаков. Он таинственно переливается от синего и фиолетового, перетекая в оранжевый. Затем процесс повторяется.
Я до сих пор понятия не имею, какое отношение ко мне имеет дурацкая точка и почему я должен ее изучать. Я собираюсь сказать об этом Кате, но вдруг она тянется и хватает меня за нос, яростно его зажимая.
– Йоххх! – кричу я от шока и боли.
Маленькая точка на планшете мгновенно взрывается, заполняя экран ослепительной вспышкой, и тотчас уменьшается в размерах. Теперь она снова становится маленькой. Не больше, чем снайперский прицел.
– Ты спятила?
– Ты видел? – спрашивает Катя, игнорируя мою ругань. – Боль. Мы не можем ее отследить. Боль полностью перегружает систему – все сразу горит огнем. Согласись, невероятно?
– Ты о чем? – я тру переносицу и восстанавливаю форму носа. – Ты не можешь без причин нападать на людей.
– Вот в чем суть. Это бы не сработало, скажи я, что сейчас собираюсь сделать. Получился бы… Пол?
– Оранжевый, – бормочет Пол.
– Точно! Оранжевый – цвет ожидания.
На середине экрана планшета еще мерцает маленькая красная точка.
– Я в проигрыше, – говорю, едва не впадая в истерику.
– Знаю, тебе неприятно. Потребовалось время, чтобы врубиться в технологию. Пол, объясни-ка ты. Ты, в отличие от меня, ученый.
Пол с огромным усилием отрывает взгляд от пола и пристально смотрит на меня.
– Полагаю, Ксан уже просветил тебя? – спрашивает он монотонным голосом.
– Гм.
Вздох.
– Когда вживленный электрод обнаруживает зоны с оксигенерированной кровью и подает результат в классификатор паттернов для интерпретации сигнала, создается
