– Вы пройдите, пройдите, – сухо и даже строго сказала ей женщина.
Гадалка быстро скинула туфли, нырнула в тапочки и последовала за хозяйкой, которая, казалось, вовсе не отрывая ног от пола, двигалась впереди нее.
– Присядьте, – сказала Михалева, указав Яне на высокий деревянный табурет. Та поспешно присела на краешек, поправив маленькую подушечку, положенную на него сверху.
В комнате был «рабочий» беспорядок. Судя по всему, Анастасия Петровна еще не обустроилась после переезда: в одном углу почти до самого потолка друг на друге стояли коробки, в другом лежал огромный полиэтиленовый мешок, набитый каким-то тряпьем; старый полированный сервант стоял наискосок комнаты; к нему были придвинуты два кресла и журнальный стол на тонких высоких ножках, накрытый газетой. Только три табурета аккуратно стояли в ряд вдоль стены.
– Вот возьмите, – сказала Милославская, протягивая Михалевой две сотенные, с которыми ей по предварительному замыслу теперь приходилось расстаться.
– Ох, – вздохнула хозяйка, – наконец-то.
Она взяла деньги и, аккуратно свернув, сунула их в карман своего халата.
– Вы Веркина знакомая? – прищурившись, спросила она Милославскую.
– Угу, – промычала та.
– Что-то я вас не знаю.
– А мы на днях только познакомились. Я по работе в Багаевке была.
– На днях? И она вам деньги, простите, доверила? Как была балбеской, так и осталась! Вы с деревни сейчас?
– Угу, – снова ответила Яна.
– Как она там, стоит? – дрогнувшим голосом спросила Михалева.
– Стоит, – протянула гадалка.
Немного помолчав, она спросила:
– Как же вы решили с таким прекрасным местом расстаться?
– Решила вот, – глаза хозяйки увлажнились.
– Хорошую цену предложили? – осторожно спросила Милославская.
– Хорошую, – с грустью протянула Михалева.
– Интересно, а какой им смысл был покупать ваш дом? Цель-то какая?
– Откуда я знаю, – огрызнулась Анастасия Петровна. – Не расспрашивала. Да и не сказали бы, если б спросила. Не больно-то они с нашим человеком разговаривают…
– Вы раньше не знали этих покупателей?
– Не знала.
– А про соседку вашу, извините, слышали?
– Слышала. Верка телеграмму прислала, – у Михалевой выступили слезы, которые она тут же утерла, крепко прижав пальцы к глазам.
– Простите, а она в конфликт с покупателями вашими не вступала случайно? Может, интересовалась очень, зачем им ваш дом…
– При мне – нет.
– А вообще могла?
– Евдокия любопытством никогда не страдала и вообще была очень осторожной: моя хата с краю, ничего не знаю… С такими связываться точно бы не стала. А чего вы все расспрашиваете-то? – хозяйка пристально посмотрела на гадалку, ища ответа на свой вопрос.
– Да так, интересно просто, – ответила Милославская. – Значит, не конфликтовала?
– Нет. Да и они бы со старухой разговаривать не стали.
– Понятно. Ладно, пойду я, – Яна встала.
– Спасибо, что деньги передали, думала не дождусь, – Михалева повела гостью к выходу. – У меня ноги отнимаются, а натирание такое дорогое, такое дорогое…
– До свидания.
– До свидания, – дверь за гадалкой закрылась, но она до тех пор, пока не пришел лифт, слышала за ней жалобы Анастасии Петровны.
Яна вышла из подъезда и остановилась, задумавшись. Ничто в этот момент ее не радовало. Она подняла глаза к небу, словно ища у него помощи. Солнце заслонили серо-перламутровые, неизвестно откуда взявшиеся вдруг тучки, и Милославская долго простояла так, глядя куда-то ввысь.
Ответа на свой вопрос она не находила. Петровна, на которую она так надеялась, ничем не порадовала ее. Казалось, связи ее разрушенного дома с исчезновением Ермаковой вообще не существовало. Но зачем тогда карты намекнули ей о бывшем жилище Ермаковой? Врать старуха вроде бы не врала, да и зачем ей? Дело упорно не хотело двигаться с мертвой точки.
Гадалка не спеша побрела в неизвестном ей самой направлении по тротуару. Она старалась прокрутить все в голове с самого начала и отмести все то, что заставляло ее идти по ложному следу. «Что еще могло остаться?» – спрашивала она себя, пытаясь предположить, какие еще причины убийства пожилой женщины могли иметь место.
Дело казалось ей все более загадочным. Этот привидевшийся кувшин с золотом, купленный и заброшенный дом, какие-то крутые… Яне никак не хотелось верить, что все эти моменты никак не были связаны со случившимся с Евдокией Федоровной. Но результаты поисков говорили сами за себя. Разочарование в очередной раз овладело Милославской, и она всерьез загрустила.
Она села в трамвай, идущий до Агафоновки, и, отвернувшись к стеклу, всю дорогу до своей остановки провела в легкой полудреме.
ГЛАВА 19
– Все куришь? – посмеиваясь, спросил Руденко, исподлобья поглядывая на свою подругу и тяжело опускаясь в кресло. – Вон чад какой стоит! – Семен Семеныч замахал рукой, с некоторой деланной брезгливостью отгоняя дым и покосился на форточку.
– У меня депрессия, – ответила Милославская, глядя мимо него. – Ты сам-то как будто праведник… Давно ли к портвейну своему прикладывался? Вчера поди только?
– А как ты узнала?! – искренне удивляясь, с глуповатым выражением лица спросил Три Семерки.
– Я все знаю, – вздохнув, ответила Яна.
– Фу-у-у, – протянул Руденко, – никак не отдышусь. В гору твою пешком подымался.
– Надо же, – сыронизировала гадалка.
– Машину на СТО оставил, подлечить кое-что надо, а сам вот к тебе, пешим…
– Обленился, что ли? Сам уже не хочешь под «подругой» своей лежать? Достала же она тебя…
– Нет, там поломка существенная просто, мне не справиться. Ладно… – Семен Семеныч провел ладонью по вспотевшему лбу. – А ты чего вся ершистая сегодня такая? А? А ну, давай выкладывай, в чем дело!
– Прости, Сема, – Яна затушила сигарету, – я действительно не в духе. Не идет дело и все! Понимаешь, обидно до смерти! Решила друзьям помочь, а тут фигня такая… Лучше бы и не бралась! Но ведь друзьям не отказывают! Очередная моя попытка размотать клубок закончилась неудачей… – удрученно подытожила Милославская и потянулась за новой сигаретой.
Руденко немного помолчал, задумавшись, а потом вдруг, видимо придя к выводу, что Яна нуждается в утешении, задорно воскликнул:
– Ничего-о! – Три Семерки бойко хлопнул подругу по плечу. – У тебя все дела всегда – несмотря ни на что – заканчиваются успешно, – заговорщически прошептал он, наклонившись к ее уху. – Чего нос-то повесила?
– Эх, Се-ома, – протянула, вздыхая, Милославская, и губы ее слегка тронула улыбка. Она положила голову ему на плечо. – Если бы твои слова оказались правдой… – с вновь нахлынувшей грустью произнесла она через несколько секунд.
– Слушай! В конце-то концов! – с шутливым укором воскликнул Семен Семеныч. – Разве это проблема? Тебе бы вот мои… – вдруг сменив тон, произнес он.
– Что у тебя опять? – подняв голову, несколько лениво спросила гадалка.
– Убийство… На нашей территории…
– А чем, собственно, «твое» убийство отличается от того, что расследую я? – возмущенно произнесла
