– Постарайся внимательнее ухаживать за купелью, – попросила Низрин с укором, хотя ее голос оставался дружелюбным. – Религия – важная часть нашей культуры. Боишься браться за лечение пациента? Попробуй прикоснуться к вещам, к которым прикасались твои прародители. – Жестом она попросила Нари преклонить голову. – Черпай силу в них – это твоя единственная связь с предками.
Нари вздохнула, но позволила Низрин пометить свой лоб пеплом. Удача ей сегодня пригодится, как никогда.
Лазарет был примерно вдвое меньше гигантского тронного зала: голые беленые стены, синий каменный пол, высокий куполообразный потолок, целиком сделанный из закаленного стекла, пропускающего свет, и никаких излишеств. Одна стена была отведена под аптечные шкафы, где на сотнях разнокалиберных стеклянных и медных полочек хранились разно-образные снадобья. В другой части помещения было обустроено рабочее место Нари: низкие столики, тесно составленные и заваленные инструментами и неудачными результатами ее фармацевтических экспериментов, в углу письменный стол из толстого матового стекла, книжные полки и большая костровая чаша.
Другая половина лазарета предназначалась для содержания больных и обычно отгораживалась шторой. Но сегодня штора была отдернута, и за ней Нари увидела пустую кушетку и небольшой столик. Мимо пронеслась Низрин, неся поднос со всем необходимым.
– Они будут с минуты на минуту. Эликсир я уже приготовила.
– Ты уверена, что это хорошая идея? – Нари нервно сглотнула. – До сих пор мне как-то не очень везло.
Это было еще мягко сказано. Нари наивно полагала, что целительница для джиннов примерно должна соответствовать врачу для людей: она будет сращивать поломанные кости, принимать роды и зашивать раны. Но оказалось, джиннам с такими болячками медицинская помощь не очень-то и требуется – по крайней мере, не чистокровным. Нет, помощь Нари им была нужна, когда ситуация… усложнялась. Что это значило?
Дети, рожденные в самый темный час ночи, нередко рождались полосатыми. От укуса симурга[32] (огненной птицы, гонки на которых любили устраивать чистокровные) джинны постепенно выгорали изнутри. По весне многие мучились потоотделением серебра. Кто-то случайно создавал себе злого двойника, превращал руки в цветы, на кого-то насылали галлюцинации или превращали в яблоко, что расценивалось как страшное оскорбление джиннской чести.
Да и лекарства бывали не лучше. Листочки с верхушки (но только с самой-самой верхушки) кипариса заваривались в раствор, который раскрывал легкие, если дать подуть на него Нахиду. Толченый жемчуг с добавлением сердолика при точном соблюдении пропорций помогал зачать бездетной женщине, правда, рожденный ребенок в таком случае имел солоноватый запах и был ужасно чувствителен к моллюскам. Фантастическими казались не только сами недуги и методы их лечения, но и бесконечное море проблем, которые на первый взгляд никакого отношения к здоровью не имели.
– Это не панацея, но иногда двухнедельный курс болиголова с добавлением голубиных хвостов и чеснока, если принимать его на рассвете под открытым небом, помогает вылечить хроническое невезение, – рассказала ей неделю назад Низрин.
Нари помнила, как опешила от этой новости.
– Болиголов ядовит. И с каких пор невезение – это болезнь?
Наука, которая легла в фундамент их медицины, вообще ставила Нари в тупик. Низрин долго объясняла ей про четыре типа жизненных соков, из которых состоит организм джинна, и про необходимость поддерживать их баланс. Огня и воздуха должно быть строго поровну, крови должно быть больше в два раза, а желчи – в четыре. Нарушение этого равновесия и приводило к истощению, безумию, перьям…
– Перьям? – переспросила Нари недоуменно.
– От переизбытка воздуха, – объяснила Низрин. – Очевидно же.
Как Нари ни старалась, она не справлялась с объемом информации, изливающейся на нее день за днем, минута за минутой. За все время, что она жила во дворце, она ни разу не покидала крыла, в котором размещались ее покои и лазарет. Она даже сомневалась, разрешено ли ей куда-то уходить. А когда Нари попросила научить ее чтению, о чем она столько лет мечтала, ее помощница как-то странно задергалась и пробормотала что-то в том духе, что тексты Нахид сейчас под запретом, и быстро сменила тему. Кроме затюканных служанок и Низрин, Нари ни с кем не общалась. Зейнаб дважды из вежливости приглашала ее на чай, но Нари отказывалась: меньше всего она хотела распивать напитки в присутствии этой женщины. Но Нари была общительным человеком, она привыкла иметь дело с клиентами и бродить по всему Каиру. От изоляции и жесткого учебного графика ее нервы были натянуты как струна.
Она чувствовала, как ее душевное состояние притупляет ее способности. Низрин сказала ей то же самое, что и Дара однажды: кровь и намерение – краеугольные камни магии. Многие снадобья, которые изучала Нари, никого не излечат, если не будут изготовлены верующим Нахидом. Нельзя ни замешать зелья, ни натолочь порошка, ни даже наложить руки на больного без твердой веры в то, что ты делаешь. У Нари этой веры не было.
Но вчера Низрин без всякого предупреждения заявила, что они меняют тактику. Король хотел посмотреть на Нахиду в действии, и Низрин согласилась, сочтя, что, если дать Нари шанс исцелить несколько тщательно отобранных пациентов, на практике она сможет лучше понять теорию. Нари склонялась к мнению, что это идеальный способ незаметно сократить популяцию Дэвабада, но, судя по всему, ее слово здесь не имело особого веса.
В дверь постучали. Низрин посмотрела на Нари.
– Ты справишься. Верь в себя.
Пациенткой была женщина в возрасте. Ее сопровождал мужчина, которого Нари приняла за ее сына. Когда Низрин поздоровалась с ними по-дивастийски, Нари облегченно вздохнула: может, соплеменники с бо́льшим пониманием отнесутся к ее неопытности. Низрин отвела женщину к кушетке и помогла ей снять длинную чадру полуночно-синего цвета. Под ней седые косы женщины были собраны хитроумным гнездом на голове. На алом платье поблескивала золотая вышивка, в ушах висели тяжелые гроздья рубинов. Она поджала ярко-красные губы и наградила Нари недоверчивым взглядом, пока ее сын, одетый так же богато, суетился вокруг нее.
Нари набралась духа и подошла к ним, сложив ладони так, как всегда делали ее соплеменники.
– Мир вашему дому.
Сын сложил ладони и низко поклонился ей.
– Для нас это огромная честь, бану Нахида, – сказал он полушепотом. – Да будет гореть твой огонь вечно. Я буду молить Создателя, чтобы жизнь твоя была долгой, а детишки здоровыми и…
– Ох, угомонись, Фируз, – прервала его женщина. Она смерила Нари недоверчивым взглядом черных глаз. – Это ты дочь бану Манижи? – Она хмыкнула. – А похожа на человека.
– Мадар![33] – зашипел Фируз пристыженно. – Не груби. Я же говорил тебе о проклятии, помнишь?
«А он доверчивый тип», – решила Нари и сразу покраснела от того, что ей вообще пришла в голову такая мысль. Это не Каир, и она не собиралась обманывать этих людей.
– Хм-м… – Женщина явно угадала настроение Нари. Глаза у нее сверкали, как у
