Однако ей его не хватало. Не хватало, как не хватает света тем, кто живет за Полярным кругом и испытывает шесть месяцев абсолютную тьму, даже без единственного рассвета в течение ста восьмидесяти дней.
Внезапно, когда она продолжала расчесывать длинные локоны Барби, бабушка сказала ей:
— Сегодня для меня пришло письмо. Может быть, это любовное послание от Джона?
— Для тебя? Ты можешь мне показать? — воскликнула Пенни.
Старинным жестом дамы, которая хранила деньги в вырезе платья, считая его самым безопасным местом на земле, сейфом, который ни один порядочный мужчина не посмеет нарушить без разрешения, Барби вытащила прямоугольный конверт. Письмо не выглядело романтичным посланием. На самом деле, оно было адресовано ей, Барбаре Роджерс, но несло на себе оттенок официального общения. Может быть, требование оплаты? Какой? Пенни его открыла, опасаясь плохих новостей. Это было письмо от адвоката, который призывал её обратиться в свою юридическую фирму, в определенный день и время, для важных сообщений, касающихся её. Пенни не знала этого имени. Она спросила у бабушки, надеясь что она что-то ей пояснит, полагаясь на память, которая сохранила не повреждённым прошлое и некоторые странные детали, но Барби покачала головой, искренне ничего не подозревая.
— Жаль, что это не Джон, — добавила она с сожалением.
Пенни взяла сотовый телефон, чтобы позвонить по номеру, указанному на качественной бумаге для писем. Ей ответила чопорная секретарша.
Когда узнала о чём шла речь, то посмотрела на бабушку, которая наносила душистую пудру на щёки и смеялась своему отражению в зеркале. Пенни подумала, что любовь может проявляться различными образами, слишком многими. Раной, которая не перестаёт кровоточить. Тяжёлым багажом воспоминаний. Сожалением о том, что ты сделал, и сожалением о том, что ты хотел сделать. Но также и, прежде всего, хорошо пахнущим носовым платком, который вытирает твои слёзы, когда память теряет цвет и жизнь укорачивается.
Любовь – это золотой четырёхлистный клевер, это тёплое одеяло, та далёкая музыка и чудо, которое однажды вечером возвращается на закате, когда всё кажется навсегда потерянным, и заставляет ощущать себя бесконечностью для тех, кто никогда тебя не забывал.
Глава 31
Франческа
Какой дерьмовый февраль. Но я не думаю, что это зависит только от месяца. Это не вина холода и дождя. Это вина Маркуса. Мы всё ещё вместе, но мы больше не вместе. Мы пересекли семь штатов. Выполнили много мелких работ. Мили прошли пешком и на автобусе. На машине легче быть пойманными. Мы трахались в десятках мотелей. Никто нас не искал. Но он больше не мой.
Всё же, мне и этого достаточно. Я не хочу его потерять. Я довольствуюсь тем, что достаётся – его тенью. Мне хватает его взглядов с туманом внутри, секса с ним, рычащим и отстранённым, после которого он сразу встаёт и идет курить вдали, а затем возвращается спать и рассыпается на части в полном молчании. Одной из ночей я не выдерживаю и подхожу к нему. Маркус стоит перед окном с полуприкрытым жалюзи, которое выходит на унылую панораму парковки. Я забираю зажатую между его губ сигарету и, сделав пару затяжек, спрашиваю:
— Ты всё ещё продолжаешь думать о Пенни?
Неосторожное любопытство. Самоубийственное любопытство. Глупый способ, нехарактерный для Франчески Лопес – унизить себя и напомнить его трогательное признание в любви два месяца назад. Но сейчас я другая. Мы оба изменились.
Он смотрит на меня, глазами, узкими как щели.
— Что за бред ты несёшь? — Бросает в ответ, и внезапно у него появляется бешеное выражение, которое пугает даже меня.
Я должна отступить – зачем это делаю – но я не сдаюсь.
— Ты сказал, что…
Он смеётся, забирает у меня сигарету и затягивается в свою очередь. Его окутывает дым, который затем убегает в невидимую щель в окне.
— Я сказал херню. Случается, не так ли? — продолжает он. — Я даже не помню, как она выглядит. Трахаться – это просто трахать. Поддерживал упражнения два месяца, и на этом всё. — Он уставился на меня зло улыбаясь, а пальцами сжимает моё запястье.
О подоконник давит сигарету, оставляя скомканный окурок, и полностью опускает жалюзи. Мы снова оказываемся в постели. Заниматься сексом с Маркусом – это как оказаться внутри урагана.
Для меня он это всё. Этот лишающий дыхания и потный секс – это всё. Он мой ангел и мой демон.
Но когда он входит в меня, я боюсь. Я хочу плакать, и хочу побить его кулаками. Не из-за безумства, с которым он это делает, а из-за взгляда. Его глаза смотрят на меня, не видя меня. Из-за этих стальных глаз, которые не понимают, кто они. Он трахается с Пенни или ей назло, чтобы отомстить, и сам этого не знает.
✽✽✽Льёт как из ведра, когда мы идём по главной улице городка, название которого я даже не помню. Мы вышли из паба, где пили пиво, смотрели вокруг, избегали неприятностей. Маркус шёл впереди меня, широко и твёрдо шагая, не так далеко, чтобы забыть обо мне, но достаточно далеко, чтобы игнорировать меня. Несмотря на потоп, он настойчиво пытается прикурить сигарету.
— Эй, — говорю ему, — хрена с два, у тебя получится.
Он смотрит на небо, как будто только сейчас понимает, что Бог посылает ненастье. Он закрывает глаза, и вода скользит по его телу, по ресницам, по носу, по бородке, длиннее, чем обычно, на кожаное пальто.
— Правда, промокла насквозь, — отвечает и далеко откидает сигарету, в реку, которая течёт посередине дороги.
Затем опускает взгляд, и выражение на его лице меняется. Похоже, что он увидел призрак. Я смотрю по направлению, куда смотрит он, и тоже останавливаюсь как парализованная.
На дороге, посреди воды, стоит девушка. Это она? Нет, не она, но, к сожалению очень похожа. Маленького роста, худая, неуклюжая, с нелепыми волосами каштанового цвета, окрашенными в красный, фиолетовый, и кто знает какой ещё цвет. Она что-то уронила на дорогу и, погрузившись в лужу, двигается как неуклюжий лебедь. Книги? Возможно ли что это книги? Что делает тут эта идиотка с книгами в разгар бури? Но неважно, кто она и что делает, важно то, что демонстрирует Маркус – он прекрасно о ней помнит, так как ему достаточно заблуждения,
