Нельзя отпускать.
Сволочи.
Кругом сволочи… что папаша мой… взрослый ведь человек, не мог не понимать, чем его романчик чреват. А нет, влюбился, чтоб…
Спокойно.
Это не мое, это наведенное, но я справлюсь, я разрушу алый цвет, главное, не спешить, иначе и я с катушек слечу, а безумный маг жизни – последнее, что этому миру нужно.
– Ты ведь предупредил меня… это чужое, Рай. Я чувствую.
– Я…
Шли мы медленно. Ноги вдруг сделались тяжелыми, да и собственное тело… будто и не мое даже. Кто-то другой дергает за ниточки, заставляя конечности сгибаться, вот только умения ему недостает, поэтому люди-куклы двигаются рывками.
И подошвы шоркают по полу.
А тетенька вновь нос высунула, впрочем, мигом убрала.
– Я вот тоже всех ненавижу…
И мать хороша, связалась с женатиком… а потом не нашла в себе сил жить дальше, и плевать на ребенка, который слаб и зависим от нее… ага, какой ребенок, у нее же чувства.
Хрень полная.
Бабуля… чтоб ей… нет, не сдохнуть… я не буду никого убивать… просто еще одна тварь, и свое получит. Все они… притворяются добренькими, ага, жалостливыми к сиротке… наплевать им было на меня раньше, когда и вправду помощь нужна была.
Дышим глубже и перевариваем этот яд душевный.
– И я понимаю, что ваша Офелия крепко обоим карму попортила…
– Тварь, – согласился Рай.
Одно слово, а сколько оттенков.
– Еще какая… только и вы теперь не лучше. Девчонкам головы дурите… разве хорошо?
Противно.
Сюсюкаюсь.
Взрослый парень… маг могучий, а туда же, сопли развесил, обидели его. Небось сам шел по жизни, поплевывая на таких, как Офелия, с высоты своего статуса. А как прижало…
Спокойно.
И ниже… первый этаж.
Холл, к счастью, пустой… чудо, не иначе, или тот, кто шел за нами следом, стыдливо прикрываясь сотворенной тенью. Я слышала его, но…
Мог бы уже что-нибудь сделать. Тоже мне, нашли Бэтмена в юбке. Всех спаси, всем помоги… а я, между прочим, помогать никому не хочу. Я вообще людей не люблю.
Глобально.
Двуличные они твари, да… какое хорошее слово. Какое яркое, как рубин, и всеми оттенками красного поблескивает-переливается…
Дверь Рай любезно открыл сам. Кажется, желания убить меня поубавилось. И хорошо, алого в нем стало много меньше, да и то потускнело, словно выцвело.
Правильно.
Я тут на дерьмо исхожусь.
Только я и… всем же насрать… нет, заплатят, конечно… этак и миллионершей к концу учебы стану, если, конечно, доживу, что сомнительно…
Мы добрели до лавочки.
Кто додумался ее поставить?
Обындевела, обледенела, но Рай на нее плюхнулся и меня за собой потянул. На коленки. Что ж, на коленках всяко теплее будет. А что обнял, сдавил так, что кости захрустели, так он, думаю, не нарочно…
С другой стороны, плевать. Давать себя щупать всем безумным…
На холоде зелье выветривалось не в пример быстрее. И через несколько минут я ощутила, как меня отпускает. Алое догорало, костер из старых обид.
Костры жгли осенью.
Устраивали субботник, куда выходили самые, мать его, ответственные жильцы. И моя мамаша, даже когда остатки мозгов выкурила, все равно выходила… на хрена, спрашивается? Или цеплялась за эти субботники как за воспоминания?..
Ненавижу.
И слезы душат.
Грабли. Желтое покрывало листвы, которое никому-то не мешало, а его раздирали, обнажая склизкую темную изнанку. Стягивали в кучи и поджигали.
Дым вонял.
А люди приговаривали, мол, экология плохая, вот и деревья скоро из пластика станут… идиоты. Моя мамаша пялилась в огонь, а я, еще подросток, тряслась от мысли, что она сейчас возьмет и шагнет в костер. Потом, став старше, поняла, что не шагнет, что так просто мне от нее не избавиться…
А субботники…
Дым…
Ненавижу.
И реву. Сижу, уткнувшись носом в чужое плечо, и реву, как ребенок, а треклятый брюнетик, из-за дурости которого мы теперь и оказались здесь, по голове гладит.
Я шмыгнула носом.
И велела себе успокоиться.
Не получилось.
…Память словно прорвало… Вот лестница подъездная и фикус в кадке. Шлюмбергера на подоконнике. В декабре она зацветает рыжими крупными цветами, которые почему-то ассоциируются у меня с мандаринами.
Коврики.
И двери.
Стена, расписанная цветочками. Расписывали ее давно, и часть цветов стерлась, но…
Я хочу домой.
Сейчас.
В родной подъезд, в ту привычную жизнь, которую я знала и понимала, а тут… тут я, быть может, и ценный элемент мира, но не человек…
Деньги у меня есть, хватит заплатить за переход. Но вот уйти мне не позволят.
В какой-то момент слезы закончились, и я, ткнув брюнетика кулаком в грудь, сказала:
– Двоечник.
– Я не виноват, – голос его звучал хрипловато. – Я только понюхал и… и вообще, ты сама попросила…
– Посмотреть, а не пробовать.
– Я лизнул.
– Ага… – я вздохнула. – Как сейчас?
– Да… нормально. Кажется. Только… еще посидим?
Посидим. Конечно. Прохладно, и, кажется, снег пошел. Мокрый. Мелкая морось, крупные хлопья. Падают, кружатся в свете фонаря.
Красиво, да.
– Я… на самом деле не такой, – первым заговорил Рай. – И… я не знаю, как оно действует, но мы обязаны…
– Обязаны.
Не дура. Понимаю.
Пожалуй, слишком много понимаю… поставить эту бутылку в шкаф мог лишь тот, кто в госпитале бывает часто. Кто знает в нем каждый закуток. И в курсе этих вот тайных явных мест…
Кто способен сварить подобное зелье…
Зачем?
Сила?
Концентрированная ненависть побочным эффектом? Или… наоборот? Сила – это побочное, а ненависть… все люди – твари? И надо лишь позволить этой твари выглянуть.
– В другой раз, – со вздохом произнес Рай, – когда я говорю, что надо бежать, будь добра именно так и поступать.
Ага.
Всенепременно.
Глава 35
Мастер Витгольц всякого повидал на своем веку.
Он помнил и серию ритуальных убийств на острове Керсе, когда погибло семеро детишек, чтобы один одержимый получил шанс увеличить потенциал.
Могущества не хватало.
И свихнувшегося от избытка сил мага, который возомнил себя спасителем мира, а в итоге стер с земли деревеньку вместе с жителями.
Видел расчетливых убийц.
И глупых.
Преступления голой страсти и скрытой выгоды. Простые, сложные и лишь кажущиеся таковыми вроде смерти старшего смотрителя Королевского архива, за которой стояла банальная ревность.
Нынешнее дело отличалось ото всех.
Оно было… бессмысленным?
– И что скажешь? – мастер Витгольц потер переносицу.
Полдюжины бутылок.
Полдюжины кругов на полке, каждый – отпечатком. Только пять – ровные, аккуратные, а шестой не то чтобы смазанный, скорее уж состоящий из многих колечек… бутылку брали и ставили на место. Не единожды. И тот, кто делал это, определенно обладал чувством юмора.
Прятать на виду…
Содержимое заменил. Посуда старая, такую давно уже не льют, но в госпитале сохранилось изрядно. И о чем это говорит, кроме того, что подозреваемый имеет к клинике доступ?
Именно что ни о чем.
Знал?
– Я давно собиралась навести здесь порядок, но все как-то руки не доходили, – Варнелия капнула раствором на тыльную сторону ладони и наклонила руку, позволяя капле растечься по коже.
Серебро.
Металлический блеск, вязкость средняя… аромат легкий, цветочный. Пожалуй, Витгольц его ощущает.
Отпечатков нет. Вернее, может, они и были – хотя вряд ли, все же тот, кто затеял игру, слишком осторожен, но… если
