Я кивнула.
И уточнила:
– Что твой дядюшка думает по поводу нашей… прогулки в парке? Или змея… он ведь рассчитывает, что…
– В последнее время он меня избегает. Хотя… тоже рекомендовал расторгнуть помолвку. Настоятельно.
Только его настояние ушло не туда.
А я… кажется, я вижу чуть больше, чем должна. Но об увиденном промолчу, поскольку дело это не мое. Как ни странно, Арина мне глубоко симпатична. Не лезет в душу. Не пытается притворяться, что полюбила меня с первого взгляда. И ненавистью не брызжет. И вообще держится будто бы в стороне.
Удобно.
– Ясно…
– Они рассчитывают на тебя, но… насколько я поняла, стабилизаторы уже почти не действуют… да и сам Айзек не слишком надеется… он как будто не в себе.
Голова.
Синяя голова и розовый мозг, как облако, застрявшее в черепе. Мозг получился очаровательного зефирного оттенка, такой легкий, воздушный…
– Он никого не желает слушать. И дядя запер бы его в лечебнице, но опасается, что сильный эмоциональный всплеск повредит ему сильнее, чем пребывание здесь.
Желтые брызги в лобной доле.
Вишенка гипоталамуса и…
– Позволишь? – я протянула руку. Все хорошее познается в сравнении. И в данном случае сравнивать есть смысл со здоровым образцом.
Ручка белая.
Легкая.
С кожей мягкой, с пальчиками точеными. Ноготки подпилены и… да, завидовать плохо, но иногда не завидовать не получается.
Я вздохнула и закрыла глаза.
Нервная система.
Мозг… у женщин он и вправду самую малость иной, с привкусом ванили, как бы жутко это ни звучало. А толком объяснить не выйдет, потому что сама плохо понимаю, что именно иначе.
Знаю вот, а…
Полушария.
И железа, и та самая структура, легчайшей паутинкой связывающая полушария. Ого… а концентрация нейронных связей здесь зашкаливает. И если в той же коре картинка похожа на ажурную сеть с пробегающими по ней искрами, то здесь это скорее сияющий монолит, в котором то тут, то там зарождаются вспышки света.
Красиво.
Охрененно красиво.
Завораживает.
И вот если оно так должно быть, то… шансов у Айзека немного. Я, конечно, постараюсь помочь, но… это как дать в руки кирпичи и ведро цемента, понадеявшись, что чудом к утру я возведу Тадж-Махал… ну или, на худой конец, Великую Китайскую стену…
Я вздохнула.
Нельзя думать о неудаче, здесь, сколь я успела заметить, мысли до отвращения материальны, а потому… я отпускаю руку и возвращаюсь к холсту.
– Что с Малкольмом? – этот вопрос безопасен.
Он не о любви, хотя и о смерти, потому как и она знает… да, точно знает, взгляд отвела. Вздохнула и, едва коснувшись кистью холста, произнесла:
– Его отец объявил о помолвке. Свадьба состоится через месяц.
А Малкольм, наш большой мальчик, опасается не сойтись характерами с мачехой? Или… нет, не в этом дело. Все практичней и… страшнее?
Да.
Бракованный сын умрет, но другая жена родит других детей. Правильных. Здоровых. Способных продолжить род. Долбаные правила…
Нет, наверное, его тоже можно понять, но…
Ладно.
С рыжим мы что-нибудь придумаем.
Знать бы, что именно.
Глава 37
Реферат я написала сама. Всего-то сутки в библиотеке, благо там меня знали и относились не в пример спокойнее, нежели мастера. Да и мне там нравилось.
Тишина.
Стеллажи с книгами. Особый запах бумаги и пыли, хотя убирались здесь весьма и весьма тщательно, но запах все равно сохранялся. Уединение и какое-то непередаваемое словами ощущение покоя. Я устроилась за пятнадцатым столом. Если первые четырнадцать располагались в центральном зале, выстроившись в две линии, то пятнадцатый скрывался в махоньком закутке между секциями Эйр-один и Таль-три. Он примыкал вплотную к окну и на первый взгляд казался продолжением подоконника.
На второй, впрочем, тоже.
Правда, этот подоконник в отличие от того, что остался в моей комнате, не сквозил и не пропускал воду, а потому работать за ним было вполне себе комфортно.
Лампа.
Ящики со всякого рода нужными мелочами вроде листов бумаги, карандашей и ручек. Ластики и дырокол. Скрепки. Разноцветные плетеные закладочки и прочие канцелярские радости, которые здесь просто были и не являлись подучетным материалом.
Пять книг и две брошюры.
Лист линованной бумаги – рефераты полагалось писать от руки, в чем имелся определенный смысл, но я, говоря по правде, от этого несколько отвыкла. И, отложив ручку, просто забралась на подоконник.
Снова дождь.
И снег.
И…
– Офелия, надо же, какая встреча… – прозвучало это совсем рядом.
Нет, что за везение.
Или невезение?
Главное, не понять, что делать. Притвориться, что меня здесь нет, или покашливанием дать понять, что, наоборот, я очень даже здесь.
– Ты за мной следишь?
Этот голос вместо варенья на хлеб намазывать можно. Меня аж перекосило от сладости.
– Присматриваю…
– Рай, душка моя… я все прекрасно помню и не собираюсь нарушать договор. Если, конечно, ты… сам хочешь его соблюсти.
Я поерзала, устраиваясь поудобней. Книжечку в руки взяла, кажется, посвященную влиянию ароматов на течение легочных болезней. Редкостный бред, скажу я вам, но упомянуть стоило.
– Слышала, ты отделался от этой блаженной дурочки, навязанной тебе в невесты…
– Не думаешь же, что от любви к тебе?
– Ты разбиваешь мне сердце.
А теперь в ход пошел пафос. Жаль, попкорна под рукой нет. Я прямо-таки вижу эту сцену. Брутальный и холодный он и этакая трепетная дева, прижимающая руки к пышной груди. И оная грудь колышется исключительно от волнения. И чем сильнее колышется, тем мощнее прорастает любовь в суровом мужском сердце. Я прикусила пальцы, чтобы не захихикать.
– С чего вдруг? – то ли грудь колыхалась недостаточно, то ли Рай в принципе обладал иммунитетом к подобного рода действиям, но голос его по-прежнему был холоден. – Мы оба знаем, что сердца у тебя нет.
Здесь я могла бы поспорить. Сердце, аки мышечный орган, имелось у всех особей рода человеческого, но вот выполняло оно сугубо утилитарные функции.
– Рай, ты мог бы и подыграть… с Айзеком неладно.
– Ты знала.
– Знала, но… вчера он меня ударил.
Опа, а это что-то новенькое…
– Не преувеличивай, – а девушке не поверили.
– Я хочу уехать.
– Нет.
– Рай!
– Ты дала согласие. Сама… и была рада… и аванс получила.
– Верну.
– Поздно…
– Рай, ты не можешь…
Да уж, любовный роман получил весьма неожиданный поворот.
– Я многое могу, дорогая моя. К примеру, отправить тебя на окраину королевства. Куда-нибудь в Киддиш-Ах, где тихо, тепло и тоскливо… нет, там есть, конечно, люди, но не сказать, чтобы подходящее общество для такой роковой красавицы…
– Издеваешься?
– Предупреждаю… ты играешь роль до конца, или… – Рай замолчал, позволяя додумать. А потом тихо поинтересовался: – Что случилось на самом деле?
– Айзек…
– Не начинай. Если бы он тебя действительно ударил, ты бы не в библиотеке была, а в клинике, где твое хорошенькое личико собирали бы по частям. Так что не надо…
– Он… он странный… он замолкает и молчит, молчит… потом вдруг начинает смеяться. Вчера спросил, кто я такая… а я… понимаешь, я смотрела на него
