Земля далека, а небо твердое. И если приклеить к нему крылья, то выдержит всенепременно. Разве мне никогда не хотелось летать?
Изыди.
Дышать.
Нельзя забывать дышать.
Медицинская энциклопедия бабушки, которую меня дернуло в школу притащить. Уж не знаю зачем, но ее отобрали и разодрали на листы, а классная лишь пожала плечами: мол, книга старая, стоит ли поднимать шум.
Ненавижу.
Листки кружатся.
Надо поймать их все. Я докажу… я сумею… я…
Есть.
Существую и… и небо твердое, крылья прилипнут. Надо лишь решиться.
Сволочи кругом.
И незачем жить… незачем… надо… запуталась совершенно. И листки кружатся, если не соберу, не вернусь в разум. А оно мне нужно?..
Я почти решилась.
Или потянулась за листком? Не знаю. Не помню. Просто в какой-то момент наваждение схлынуло, а я обнаружила себя лежащей в луже. Саднили локти, ныл затылок. И было мокро, неудобно.
Противно.
А Малкольм еще пощечину отвесил.
– Гад, – сказала я, вытирая кровь. Крови было как-то слишком уж много для разбитой губы. И текла она не из губы, а из носа. Хорошо так текла, алой лаковой водицей. Я только и могла, что слизывать, слизывать… и в голове вертелось, что выгляжу я еще более жалкой, нежели обычно.
Глава 39
И снова клиника.
Палата.
Нет, точно под себя забронирую и вещи перенесу. Вот прямо сейчас Малкольма отправлю, благо он чувствует себя виноватым. В глаза смотреть стесняется, будто не он еще не так давно доказывал мне, что творог надлежит есть исключительно в сыром виде, смешав с куриными яйцами и свежей черникой.
Бред какой.
И сальмонеллез вкупе с разгулявшейся кишечной палочкой. Я пыталась его убедить в этом, и, кажется, на полном серьезе… и теперь, оглядываясь, понимаю, насколько ненормальна была та наша псевдокулинарная беседа.
– Пить хочу, – сказала я, когда Малкольм водрузил меня на кровать.
А крепкий он.
На руках донес и не запыхался. Вот и сейчас кивнул коротко и подал воды. А еще полотенце. Правильно, с меня течет вон, мало что не ручьями. Грязными такими. И одежда моя промокла. И вообще…
– Спасибо.
– Извини, я… не знал, что делать.
– Да ладно. – Я потрогала губу. Зубы целы, что уже хорошо. А губа… это мелочь. Заживет через день-другой.
– Я никогда не бил женщин.
– Ну… когда-то же надо начинать…
Малкольм вспыхнул. А я себя пнула. Мысленно.
– Шутка это… я бы тоже себя ударила. И не факт, что не камнем по макушке…
Он набросил полотенце мне на волосы. Заботливый, и… и, пожалуй, я хочу ему помочь. Искренне хочу, но дар мой снова спит блаженным сном. А мне от этого выть хочется, потому как вижу, насколько быстро разрастается то пятнышко. Вдвое увеличилось, а ведь времени прошло всего ничего. И если оно дальше так расти будет, я просто-напросто не успею.
Я не жалела его.
Такие, как Малкольм… жалость не для них.
Я просто его обняла и уткнулась носом в холодную шею. Я тоже замерзла и вымокла, и вообще уютно, когда вот так… он стоит и перебирает грязные пряди. Дыхание его теплое щекочет щеку. А тяжелая рука легонько касается моих плеч.
И так вдруг спокойно становится.
Неважно, что там будет дальше… и что было раньше. Время уходит. Есть лишь здесь.
Сейчас.
Для нас обоих.
Скрипнула дверь, обрывая чудо. И я моргнула, а Малкольм отстранился. Сволочи.
– Прошу прощения, если помешал, – санор Альгер выглядел взъерошенным, как еж после купания. – Но ситуация… специфическая. Надеюсь, вы понимаете. Малкольм, оставь нас.
– Нет, – рыжий взял меня за руку и насупился.
– Малкольм…
– А то я не знаю, что вы спрашивать станете. Или вот она не расскажет… или… Рай, когда в себя придет. Давно он на вас работает? В смысле, действительно работает…
– Лет пять уже, – санор Альгер вошел бочком.
– Почему только он?
– Характер, дорогой мой мальчик… или думаешь, что мы всех гребем? – он развернул стул к кровати. – Ты вот не подходишь…
А рыжий обиделся.
Нет, оно понятно, что мало приятного, когда тебя признают негодным, пусть и к службе на специфического характера Контору. Но я мысленно с санором согласилась: не тот у рыжего характер, чтобы в разведчиков играть.
– И что не так? – Малкольм на кровать сел и, не иначе как в состоянии душевного помутнения, меня приобнял. А я что? Ничего. Вдвоем теплее. А у меня кофта промокла насквозь. И вообще, как-то в палате прохладненько, подзнабливает ощутимо.
– Все так, все верно, но… ты излишне прямолинеен. А еще несколько наивен. Романтичен…
Рыжий зубами заскрипел.
Ага, хочется к застарелым циникам с мертвой душой? Или зубы лишние?
– Скажи, дорогой, – санор Альгер не спускал с Малкольма взгляда. А глазенки водянистые, пустые, в такие смотреть, что в бездну плевать. – А смог бы ты вот ее, скажем так, использовать – испытывая искреннюю и глубокую симпатию, предложить своему приятелю?
– Что?
У рыжего уши покраснели.
И не только уши.
Вон, шея багряная, веснушки белыми пятнышками.
– Или вот, скажем, отпустить, зная, что сегодня ее, вероятнее всего, убьют, и вообще втянуть в игру, понимая, чем это чревато?
Малкольм сопел, но сдаваться не собирался.
Я же вздохнула и поинтересовалась:
– Живы?
– Живы, – ответил санор Альгер. – Вот только ничего не помнят… последний месяц стерт начисто, и полагаю, не вашими стараниями?
Я кивнула.
Моими или нет, но держаться буду озвученной версии. Так оно безопасней.
– А главное, никто не понимает, как оно так произошло, – санор Альгер прикрыл глаза. – Их вела дюжина сотрудников, самых лучших, самых проверенных. И вся эта дюжина клянется, что не спускала глаз с девчонки. И понятия не имеют, как она оказалась на крыше. И уж тем более как на этой крыше оказался Рай.
Это да… мне тоже хотелось бы понять.
В лаборатории пахло лабораторией.
Пожалуй, Варнелии нравилась эта характерная смесь ароматов: горячего железа, живого огня и трав. Тихо булькал металлизированный раствор, время от времени выдувая на поверхности своей разноцветные пузыри. Они лопались со стеклянным звоном, на который отзывались колокольчики из горного хрусталя. Звук получался долгим, чистым.
Варнелия смахнула пыль с полки.
Большая часть инструментов здесь была слишком чувствительна, чтобы использовать бытовые заклятия, а вручную пыль убиралась долго. И появлялась моментально. Пушистая, она скатывалась в плотные шарики по углам полок, растекалась тончайшим налетом на склянках и колбах, затягивала паутиной огромную тушу древнего катализатора. Накопители его, сделанные из искусственных алмазов, давно уже потускнели, и, по-хорошему, катализатор давно следовало списать, но…
Лаборатория жила своей жизнью. И в обычное время Варнелия заглядывала сюда не слишком часто.
Она дождалась, пока опадут пузыри, а жидкость в анализаторе приобретет насыщенно-оранжевый оттенок, и отвернула клапан. Пар выходил со свистом, и хрустальные колокольцы возмущенно задребезжали. Конечно, экая наглость, однако…
Пара капель крови.
И закрыть крышку. Отодвинуться. Развернуть панель управления. Пальцы на мгновенье застыли над россыпью камней…
Материала достаточно, и, если даже она задаст неверную программу, ничего страшного не произойдет. Запустить новый
