Было прохладно.
И зябко.
И не знаю, каково приходилось Амелии в черном ее платье с юбкой до середины голени и декоративных туфельках, но я прилично подмерзла.
Единственное развлечение – разглядывать остальных.
Вот папенька, с лицом равнодушным, стоит столбом, руки на груди скрестив, и даже не пытается изобразить горе. Взгляд его устремлен куда-то за ограду мавзолея и, как мне кажется, пуст совершенно.
Мелисса рыдает и слез не скрывает. Время от времени она вспоминает о платочке, который и прижимает к глазам.
А вот девушка рядом с ней…
Тонкая.
Хрупкая.
Бледненькая… нет, это не болезненность, это природный цвет лица. Волосы черные, собраны в простой хвост. Платье словно с чужого плеча. А вот беленькая шубка ее, привычная, и девушка то и дело хватает длинный мех, тянет и, вытянув волоски, стряхивает с ладони.
Ветер-ветер-ветерок…
Губы ее шевелятся.
А окружающие так старательно не смотрят на нее, что становится ясно: с ней определенно неладно.
– Это кто? – я бесцеремонно ткнула Малкольма в бок.
Рай держался поодаль. На одну его руку опиралась худенькая фарфоровая старушка. А вторая просто стояла рядом и что-то говорила, тихо, но весьма серьезно.
И выражение лица ее было таким воинственным.
– Твоя сестра, – Малкольм подвинулся, заслоняя меня от толпы. Это он зря. Все, кому надо, меня разглядеть успели, выводы тоже сделали вполне определенные.
А мне плевать.
Мне интересно, кто в старушку яду налил. Не то чтобы совсем уж, просто подозреваю, что вполне могу следующим номером пойти. Почему? Да шкурой чувствую…
– Ага…
Точно. У меня ж их две. Интересненько… а эту почему учиться не отправили? Или дара лишена? Или…
– Она немного… – Малкольм явно смутился. – Не в себе.
– Ненормальная, что ли?
Кажется, я сказала это слишком громко, поскольку близстоящие старушки обернулись, а по лицу Амелии мелькнула тень.
Только сама сестрица одарила меня улыбкой.
– Нет… и да… и… ее показывали целителям, насколько я знаю, но… все утверждают, что она здорова.
Здорова.
Только малек повернута. Бывает…
На кладбище мы проторчали часа два. Пока молитва, пока торжественное внесение гроба в склеп, прощание опять же… все подходили и наклонялись, изображая поцелуй.
– А ты…
– А оно мне надо? – я взяла Малкольма за руку. – Знаешь… я вот в теории должна бы испытывать торжество или что там полагается. Эта стерва разрушила жизнь моих родителей. И мою тоже. Из-за нее все, но… почему-то радости нет. И ничего нет. Пустота только…
Малкольм потянул меня от склепа. Мы пошли по узенькой дорожке мимо камней с высеченными на них именами.
Имена чужие.
Даты… местные и ни о чем не говорят.
Тишь.
Благодать.
И машины, среди которых пойди-ка отыщи нужную… Снег начался. Мелкие белые хлопья, которые кружили, плясали, сплетались в диковинные фигуры. Ветер пронизывающий, откуда только налетел. И Малкольм, вставший на пути его. Обнял. Наверное, это неприлично по местным канонам, да и по всем канонам…
Мне тепло.
И спокойно.
И я хочу просто стоять вот так, в кружеве метели, не думая ни о чем…
Тишина.
И время замедляется. Я слушаю, как ровно бьется его сердце. А он, знаю, слышит нервный перестук моего, который выдает, что… ничего.
Просто… момент такой.
Подходяще-неподходящий. Целоваться на похоронах… что может быть глупее? Разве что пропустить этот вот самый момент и отстраниться друг от друга. Правда, Рай все равно заметил.
– Это выходит за всякие рамки, – он вышел один, облепленный снегом.
– Иди на хрен, – дружелюбно ответила я, отворачиваясь.
Щеки горят? От холода. Исключительно. И вообще… я не влюблюсь. Никогда и ни за что. У меня есть четкие планы на жизнь, и эти планы… в них нет места счастливому замужеству.
Тем паче, что если я не совладаю с даром, счастье это сомнительного качества продлится недолго.
А если совладаю…
Рано или поздно он поймет, что ошибся. Отец ведь…
– Кстати, здесь думают, что твою бабушку отравили, – Рай стряхнул снег с волос и с костюма и любезнейше открыл дверь.
В салоне было тепло. И только там я поняла, насколько вообще продрогла. Поняла и не стала сопротивляться, когда рыжий меня обнял.
А что, если это очередной спор?
Он ведь не был закончен, и… и просто условия немного изменились. Так бывает… стоит лишь поверить, что вот оно, то самое бесполезное чувство, как правда выплывет.
Оглушит.
Отрезвит. И даст прививку на всю оставшуюся жизнь. У меня, в принципе, прививка была, но, кажется, действие ее ослабевало. Такое с иммунитетом случается.
– И сделал это твой отец.
– Ага… – я поерзала, устраиваясь удобней, и голову на плече Малкольма пристроила. А что, плечо это надежное, удобное.
– Ты не удивлена.
А брюнетик, кажется, разочарован. Неужели и вправду ждал, что я возоплю, будто быть такого не может, все клевета и грязные инсинуации. Только… чутье подсказывает, что не клевета.
Мой папаша…
Тот человек, который биологически является моим отцом… я мало о нем знаю, а то, что знаю…
– Зачем он это сделал?
– Версии разнятся…
Какой очаровательно обтекаемый ответ. Он ждет, что я упрашивать стану? Нет уж… разнятся так разнятся…
– Рай, – в голосе Малкольма послышался упрек.
– Большинство сходится на том, что из-за тебя…
– Чего?
Издевательская усмешечка дала понять, что подобной реакции брюнетик и ожидал.
– Твой отец потребовал признать тебя. А пожилая леди вместо этого изгнала из рода…
Надо же, как оно…
– Он пытался повлиять на ее решение, а когда понял, что не может…
– Убил.
– Именно.
Я почесала переносицу. Бредовенько, но… вполне в духе криминальных романов, которые, полагаю, и в этом мире популярностью пользуются.
– Правда, более здравомыслящие дамы полагают, будто имели место какие-то внутренние проблемы рода, разрешить которые можно было лишь подобным образом.
Я открыла рот.
И закрыла.
– Они же полагают, что леди сама приняла яд. Она была очень хорошим алхимиком, защитой не пренебрегала, да и некоторые… вещи постепенно входят в привычку.
Честь рода.
Ага.
Вот тут, пожалуй, они и правы… если уж ради блага рода старушка сына родного не пожалела, то и себя беречь не станет. Если, допустим, о ее… штучках стало известно.
Кому?
А кому бы ни стало. Я вот знаю, Амелия, которой давно уже осточертело тайну хранить. Мелисса… как знать, не проболталась ли она, в большом душевном волнении пребывая, кому-нибудь… и вообще…
– Если бы… – я постучала пальцем по стеклу, залепленному снегом. – Если бы ей грозило расследование, а потом… скажем… тюрьма…
Рай кивнул.
– Возможно.
Что возможно? Грозила? Или тюрьма? Или самоубийство?
– Смерть виновного, согласно Кодексу Урана Доброго, снимает вину с рода…
И что это объясняет?
Ничего.
И все равно не нравится. Вот задницей чувствую, что основное веселье ждет впереди.
Глава 42
Дом.
Второй этаж. И гостиная, в которой собралось народу не сказать чтобы изрядно, но…
Папенька занял кресло с высокой спинкой, ногу за ногу закинул, руки на подлокотники возложил. Короны на светлом челе не хватает для полноты образа.
Амелия устроилась, что характерно, в противоположном углу комнаты. И стул выбрала простой, из тех, которые поставлены были для прислуги.
