Еще две ютятся у двери, и им явно неудобно, но ослушаться поверенного – седовласого господина, обремененного полномочиями и толстенной золотой цепью, – не смеют.
Дворецкий застыл у двери.
Сестрица моя заняла место рядом с маменькой и тоненько, громко всхлипывала. Вторая присела на скамеечку у окна, и казалось, происходящее за этим самым окном интересовало ее куда сильнее, нежели грядущее оглашение последней воли.
– Посторонних прошу подождать за дверью, – возвестил поверенный баском. Никто не шевельнулся. А когда взгляд очей его блеклых задержался на Малкольме, я взяла рыжего под руку и сказала:
– Это не посторонний. Это мой жених…
И Малкольм, что характерно, кивнул.
– А…
– И это мой жених. Запасной, – я взяла брюнетика под локоть.
– З-запасной?
– Именно, – я уставилась на поверенного, всячески изображая незамутненную разумом невинность. – А то ведь всякое случается… представьте, если один уйдет…
– Куда?
– Не знаю… куда-нибудь уйдет. Сбежит со служанкой. Или вообще умрет. Что тогда?
– Что?
– Хватит! – рявкнул папенька так, что тяжеленная люстра качнулась. – Маргарита, прекращай этот балаган. А вы начинайте… не думаю, что мама была бы против…
Второго жениха?
Да уж, бабуля оценила бы мою предусмотрительность.
Рай высвободил руку и произнес:
– Я представляю интересы короны…
И вытащил золотую бляху, вид которой заставил поверенного вытянуться и подобрать живот. Он тронул цепь, будто проверяя, не исчезла ли она, и гаркнул:
– Рад служить…
– О боги… и корона здесь, – отец выразительно прижал руку ко лбу. – Моя несчастная мать умерла…
Дальше было скучно.
Имя.
Вереница титулов, от которой навалилась зевота. Сестрица водит пальчиком по стеклу и, кажется, что-то мурлычет под нос. Явно притворяться убитой горем она не будет.
Годовое жалованье верной компаньонке, банковский вклад и жемчуг из малой шкатулки. А еще коллекцию фарфоровых кошек.
Премия за верную службу кухарке и горничной.
Пожизненное содержание дворецкому, которое надлежит выплачивать из…
Сиротскому приюту отходит трехэтажный особняк за чертой города, в котором оный приют ныне и располагается, документы на право владения, оплата счетов за год и денежное пожертвование в размере…
Что я тут делаю?
Дорогим внучкам… Мелиссе – изумрудный гарнитур, алмазная диадема, жемчуга…
Список драгоценностей столь длинен, что меня пробивает на зевоту. И эта милая старушка еще на бедность жаловалась?
Агнесс – домик, ежемесячное содержание и сумма, которую надлежит выплатить супругу в качестве приданого.
Агнесс смеется.
Громко так, заливисто. Похоже, замуж ей не слишком охота. И супругу, если таковой появится, можно будет посочувствовать.
Я все-таки зевнула, вежливо отвернувшись. Серьезно, что я тут делаю? Жду благословения или завещанных старых платьев, которые и приюту не отошли?
Моему сыну – содержание, достаточное для оплаты лечения в…
Ого! Я встрепенулась. Бабуля отожгла?
Чистосердечно признаюсь, что на протяжении… – голос поверенного, кажется, дрогнул. Этакого поворота он явно не ожидал. А я переглянулась с сестрой. Та по-прежнему улыбалась.
И, прижавшись носом к стеклу, старательно на него дышала.
А потом, на надышанном, нарисовала сердечко.
И еще одно.
Стрелочку, их пронзившую.
Замочек.
– В связи с вышесказанным, – поверенный откашлялся, – очевидна интеллектуальная несостоятельность…
Красиво. Надо будет запомнить, что при случае не придурком обзываться надо, а интеллектуально несостоятельным…
– …и невозможность наследовать, что подтвердит любой целитель первого ранга…
Отец молчал.
И Амелия.
И вообще все молчали, даже поверенный сделал паузу, позволяя наследникам осмыслить глубину старушечьего коварства.
– Руководствуясь Правом Гаррелла от года две тысячи тридцать седьмого от установления династии, а также… чувством долга и пониманием его, я передаю большую родовую печать и сопряженные с нею права своей внучке Маргарите…
Чего?
Она издевается?!
Она определенно издевается! Какая, на хрен, печать? Какие права… да ложила я на эти права орган, физически у меня отсутствующий…
– …а также следующее недвижимое имущество, которому кодексом Лоурана был присвоен статус майората…
Я открыла рот.
И закрыла.
Сволочь! Нет, до чего хитрая сволочь… я ведь отказалась от этого рода!
– Она отказалась от рода, – крайне недовольный голос отца озвучил весьма здравую мысль, хотя и пришлось перебить поверенного. – И не может наследовать.
– Не могу, – пискнула я.
Но поверенный лишь поправил цепь, которая норовила съехать с плеча.
– Право Гаррелла позволяет старшему в роду, в случае если он полагает прочих наследников недостойными, передать права наследования любому одаренному человеку…
– Я буду протестовать!
Я тоже, между прочим. Я едва копыта не отбросила, выпутываясь из этих родственных сетей. И получается, что зря?
– Вы можете подать жалобу, но, боюсь, ваша мать предусмотрела подобный поворот. Она прошла освидетельствование у трех целителей первого ранга. И была признана дееспособной.
Говорю же, хитрая стерва.
Прямо-таки тянет на кладбище вернуться, заглянуть в склеп и высказать пару-тройку теплых слов. Вместо того чтобы тихо учиться и строить свою жизнь, я должна буду… а что, собственно говоря, я буду должна, помимо покупки очередного амулета в попытке защитить собственную шкурку?
Вот прямо вижу в теплом папенькином взгляде желание свернуть мне шею.
И если он бабку отравил…
Я потрогала шею.
– А я… имею право отказаться? – подозреваю, что нет, но поинтересоваться стоило.
– Право Гаррелла не предусматривает отказов. Но вы можете передать титул другому наследнику, которого сочтете достойным… по истечении трехлетнего срока, необходимого для формального завершения вступления во владение…
Шиза.
Полная.
Ладно… три года – это не тридцать, и вообще… у меня же связи имеются. Попрошу Малкольма… или брюнетика, ишь, до чего гадостно усмехается. Весело ему… знал?
Подозревал, похоже.
А может, и знал. И тем отчетливей желание плюнуть ему в душу.
– Ты, – отец поднялся и нетвердой походкой подошел к креслу. Оба-на, а папуля времени зря не терял. Похоже, наклюкался крепенько, ишь как шатает… и коньячный шлейф окружает его волшебным ароматом. – Ты… ублюдок…
– Не спорю, – я встала.
И пусть я пониже папаши буду, но все равно не настолько мала и хрупка, чтобы не дать отпор. Меня Леня всякому научил…
– Сдохни…
Он, кажется, собирался пощечину отвесить, но у пьяных реакция не та, а вот мои мальчики не оплошали. Я и моргнуть не успела, как папуля на полу оказался. Скрюченный, он был жалок, только… жалости не возникало.
Болен.
Он не сам такой, а зелье, которым поили, но… кто-то добровольно принимал, кто-то нет, только что это меняет? Ничего. Мои родители умерли в тот день, когда отец ушел. Все.
Так проще.
Я не отказала себе в удовольствии пнуть лежащего.
– Сдохну, – сказала. – Когда-нибудь…
Зато теперь понятно, почему посторонних при оглашении последней воли не желали видеть. Этакий цирк…
Печать оказалась перстнем. Крупным таким, с темно-зеленым камнем, на котором был вырезан знакомый уже зверь. Как ни странно, перстень оказался впору, а я… я вдруг ощутила себя цельной.
– Погоди, – Агнесс ждала нас на улице, а задерживаться в доме дольше, чем того требовало подписание документов, я не собиралась. Моя сестрица бодро прыгала, похлопывая себя по плечам. – Мне сказали, что ты ужасная. А ты зеленая.
– Где?
Еще одна ненормальная? Хотя… чего стоит ждать от наркомана.
– Везде. Но особенно тут, – Агнесс постучала себя по голове. – А он чернеет уже. Ты бы поторопилась. Ему сказали умереть быстро.
