По Никольской улице ехала троица всадников. Китай-город бойкое место, потому князья здесь никого не удивляли. И повыше птицы пролетали. Жизнь кипела и бурлила. Торговых рядов было много. То и дело пробегали мальчишки, продающие пироги вразнос.
– Как тебе, Михайло, великий князь наш? – обратился старший из них к другому.
Эта троица была семейством Воротынских, ехавшим на Пушечный двор.
– Малец совсем.
– Ты на годы-то не смотри! Вот погиб бы я, пока вы еще в возраст не вошли, что, не стали бы опорой матери вашей?
– Почему же?
– Вот! И ему деваться некуда. Ты от вопроса-то не уходи, говори что думаешь.
– Не знаю, отче. Не верю я, что он сам правит.
– Послушал тут, что говорят. Он и никто иной, бояр притесняет, молодежь вперед ставит. Вот и выходит, ему говорить спасибо надо, что из темницы нас выпустили.
– Отчего? Бельский нас выпустил!
– А его кто самого ослобонил? То-то же! Смотри, что он первое сделал. Казань воевать пошел. Да не так, как прежде, то хорошие они, то плохие, а на Русь грабить и те и другие ходят. Как он там сказал: кто не с нами, тот против нас. Ежели там кто не из нашего войска, значит враг, и нечего там.
– Что правда, то правда! – согласился Михайло, не став спорить.
Вот так они и продвигались дальше.
На пушечном дворе их встретил Кондратий Михайлов.
– Вы, что ли, Воротынские будете?
– Ты как, аспид, к князьям обращаешься! – побагровев, заорал Иван Михайлович.
– Как велено, так и обращаюсь. Мне сам великий князь приказал вас встретить и показать новые пушки.
– Чего ты мелешь! Какой великий князь? Мы его сейчас видели, как тебя. Да ты смутьян, однако. В темницу захотел, это мы мигом.
– Сегодня с утреца, спозаранку приезжал, обсказал, как и чего, – сбавив тон и, видимо, желая уступить от греха подальше, проговорил мастер.
– Ты язык-то попридержи! Знай свое место! Показывай, чего там велел великий князь.
Только после этого они пошли-таки на пушечный двор. Он совсем не походил на тот, каким был в первый визит Ивана IV. Кругом кипела работа.
Во дворе стояло несколько пушек. Небольших, но и не мелких, по здешним меркам. В углу суетились плотники. Не удивительно, станы и колеса для пушек делали только в Москве. В других местах производства делали лишь стволы и готовыми доставляли сюда, где их превращали уже в пушки. Раньше они делались под каждую свой, а ноне, с появлением единых образцов, их стали готовить впрок. Получившиеся орудия великому князю понравились, потому с них сняли мерки и рассылали на другие дворы.
– Эти, что ли, нам смотреть велено? – спросил старший Воротынский у мастера, указывая на те, что блестели свежей бронзой.
– Они самые! – с гордостью произнес Кондратий.
– На че тут смотреть-то? Мелочь какая-то. Я думал, какие новые великие еще удумали, а тут… – расстроившись, высказал Иван Михайлович.
– Так и такие удумываем, токмо первая не по нраву государю пришлась, теперь вот ломать надо. Ругался он нынче сильно. Досталось сегодня Каспару.
– Что за пушка такая?
– Под ядро пятнадцати пуд! Великий князь хотели сначала сто штук таких отлить! Передумали, жаль. Покамест токмо десять отливать будем. Когда, правда, это будет! Первую надо отлить вначале, да такую, чтоб лучше прежних была. Все утро государь чего втолковывал Каспару, авось теперь все получится. А энти пушки тоже хороши!
– Так и что в них такого, что сам великий князь нам велел их смотреть? – несмотря на расстройство отца, стал допытывать Михаил.
– Не поверите, зверство это лютое. Калеными ядрами стреляют. Жуть! Тут еще зелейщики для них нового зелья по великокняжескому наказу сделали. Вообще страсть стала. Они посильней куда больших, что до этого лили, будут.
– Чего за зелье такое?
– Не в каменьях оно теперь, а зерном мелким глаженым.
– Так какая разница-то? Все равно растирать.
– Так это толочь не надо, а прямо так и засыпать. От этого благо великое.
– Что еще за благо?
– Зелье-то не простое, а по великокняжескому рецепту. Для него ямчуг переваривают с золой. Диво дивное становится. Ямчуг опосля мокнуть перестает, и зелье тоже. Сушить такое почем зря не надо, лишь бы под дождь не попало и в слякоти не валялось. Потому его теперь в бочонки малые засыпают.
– Ну ты и брехать, говори чего спрашивали, а не то худо тебе будет!
– Так я и рассказываю! Сделали зелье из нового ямчуга по старинке и засыпали столько же, так чуть стан не поломали. Зело сильнее вышло-то. Стали пытать, сколько чего туда класть, все согласно государевой воли. Таперича будет зелье одно для всего. Взамен шестидесяти фунтов старого зелья, для сорокасемифунтового ядра нового потребно только тридцать четыре фунта. Каково!
– Я уж думал, не дослушаю тебя!
– Так еще не все! Опять же, по великокняжескому указу, стали зелье это в зерна катать. Спробовали, значит. На энтот раз стан таки сломали. Хоть и меньше засыпали его, а все равно много. Кто же знал, что сильным таким будет. Оказалось, его всего надо-то теперь восемнадцать фунтов, а глаженого и того меньше! Так-то вот. Великий князь – это оно вот!
– Точно?
– Вот те крест! Мы сами пушки по его указу лили. Говорю же, жуть!
– Много ли наделали?
– Пока только пять, но скоро еще столько же готово будет, но больше лить не станем. По нашим меркам по другим дворам готовить будут. Нам же гафуницы и великие пушки мастерить приказано.
– Хоть отцу и не по нраву они пришлись, я их заберу все, а там посмотрим, что за зверство лютое эти пушки.
– Бросил бы ты, Михаил, дурью маяться с ними. Передадут их в Великий наряд, и дело с концом, – вмешался Воротынский-старший.
– Нет, отче, раз великий князь велел нам на них заехать посмотреть, значит, хотел, чтоб мы их в рати испытали. Вот посмотрю, так ли они хороши, как некоторые брешут.
– Не было такого, истинную правду говорю!
– Ладно, ладно. Когда все будут готовы, пришлешь в войско, для воеводы князя Михаила Воротынского.
Сходили они еще, по настоянию Ивана Михайловича, посмотреть на новую великую пушку. Поохали, поахали – и чего великому князю она не приглянулась? – да и поехали в войска.
Это надо же так облажаться! Сто штук пятнадцатипудовок сделать хотел. Половина войска только великие пушки бы таскала. Как узнал, сколько людей для доставки подобной, только
