– Это ко мне не относится, – буркнул смущенный Улан. – Я христианином никогда не был.
– Ах да, ты ж у нас буддист, – спохватился Сангре. – Впрочем, и она не иудейка, равно как и ее мамашка – перед свадьбой окрестили, как положено, назвав Марго. И все равно придется тебе променять лотос Будды на серебряный крест, то бишь устоить небольшой заплыв в корыте, в смысле, в купели.
– Надеюсь, ты сам-то не из антисемитов, и не собираешься менять к ней отношение из-за того, что она… – вдруг спохватился Буланов.
– Тю на тебя! – возмутился Сангре. – С чего ты взял?!
– Да лекция одна по психологии припомнилась, – замялся тот. – Мол, одним из основных качеств авторитарной личности является антисемитизм и вообще ксенофобия. А ты по всем признакам как раз и есть авторитарная личность. Опять же черносотенцы почему-то в памяти всплыли, погромы разные, вот я и… – он виновато развел руками, продолжая пытливо смотреть на друга.
Сангре вздохнул и уныло пожаловался:
– Вот она какая поганая штука – любовь. А ведь некогда числился в умниках. Даже постепенно стал приходить в себя и вдруг на тебе – новый приступ. Уланчик, ненаглядный ты мой, – ласково улыбнулся он побратиму, – таки напоминаю, что о ее еврейских корнях я, в отличие от тебя, узнал аж полгода назад и, как видишь, до сих пор не скрежещу зубами, стерев их до самых пяток.
– Ой! – смущенно потупился тот, мгновенно осознав, какую несусветную глупость сморозил, а Петр невозмутимо продолжал:
– И второе, но не менее важное обстоятельство. Припомни-ка, откуда родом моя баба Фая?!
– А это при чем?
– При том, что состав населения в Одессе весьма однороден. Нет, если судить по паспортам, разнообразие таки наблюдается, но если смотреть за реальность, в этом славном городе живут восемнадцать процентов русских, два – украинцев, зато остальные восемьдесят деликатно говоря – местное население. А отсюда вывод: легче отыскать в Германии времен усатого Шекельгрубера эсэсовца-еврея, чем в Одессе антисемита. Кстати, моя баба Фая тоже относится к местным. Правда, отчасти. Ну и я, стало быть. А что до черносотенцев, погромов и прочего… Знаешь, мне как-то довелось читать любопытную статистику о евреях в Российской империи, таки я тебе скажу следующее. Этот многострадальный народ с холмов Сиона как обычно все преувеличил, притом весьма здорово. Точно, точно, иначе число живших в империи страдальцев с пейсами к началу двадцатого века не превысило бы число всех прочих, проживающих в остальных странах мира.
– Не понял? Ты хочешь сказать, что вообще ничего не было?
– Не хочу. Было. Но совсем в иных масштабах. Те же погромы рассматриваются ими в увеличительные линзы размерами не меньше, чем на телескопе Хаббл, сквозь которые они и демонстрировали всему миру свои страдания в Российской империи. А наскрозь лживой старушке Европе эти стоны выгодны, вот она и подпевала им.
– Почему выгодны?
– Так ведь сейчас, в средневековье, в отношении Мойш и Сар как раз и происходят подлинные гонения, с кровушкой, убийствами и прочим, но отнюдь не на Руси. Да что там далеко ходить. Знаешь, почему родной мамочке Изабеллы в свое время пришлось вместе с прочими соотечественниками в срочном порядке выезжать из Англии. Таки по указу короля Эдуарда I. Точнее, они свалили чуть раньше, сразу опосля того, как оный король повесил деда Изабеллы, а вместе с ним еще аж полтора десятка его единоверцев.
– Повесил?! – еще сильнее изумился Улан. – За что?!
– Якобы фалынивомонетчество. Было ли жульничество на самом деле, или нет, история умалчивает, хотя я склоняюсь к последнему. На кой ляд еврею подделывать монету, когда он может добыть себе гроши чуть ли не из воздуха и этот способ значительно дешевле, нет расходов на свинец. Так вот сразу после казни дядюшка Юдифи схватил в охапку всех домочадцев, включая племянницу, и они оказались немножечко в Испании. Короче, гоняют их отовсюду и в хвост и в гриву. В смысле кого убить не успевают. Потому эти козлы из Европы и стараются перекинуть стрелки на Россию. Расклад стандартный: чем больше дряни они выльют на нашу страну, тем сильнее померкнут их собственные по настоящему кровавые злодеяния, заканчивая ярким зрелищным финалом – я про Холокост. Его, заметь, тоже отнюдь не СССР организовал.
– Но их же в Российской империи действительно угнетали, ограничивали в правах, устраивали погромы.
– Согласен, были кое-какие ограничения в правах, но касаемо погромов…. Знаешь, есть у граждан с берегов Сиона такая особенность – поплакаться в жилетку на то, как все плохо, причем преувеличив свои несчастья на несколько порядков. Вспомни гражданина Буншу: «Три магнитофона, три замшевых пиджака, три кинокамеры». Только в отличие от него, рассказывая про свои беды, они не стесняются помножить всё как минимум на десять, а зачастую и на куда большие числа – в зависимости от нахальства и наличия совести у каждого отдельно взятого индивидуума. Да что говорить, когда они даже с Холокостом ухитрились накрутить счетчик. Везде говорят про шесть погибших миллионов, а если покопаться в официальных источниках, число жертв и не дотягивает до полутора[13]. Нет, кто спорит, и полтора – цифра обалденная, согласен. Но как ни крути, получается, у них и здесь четыре магнитофона вместо одного. Это я им не в упрек. Просто такой нрав, специфика нации.
– Считаешь?
– Нет, знаю, – отрезал Сангре. – Ходячий пример – наша соседка тетя Хая, что жила на этаж ниже моей несравненной бабы Фаи. Про свои различные несчастья и лютое невезение она была готова рассказывать с утра до ночи, а про многочисленные болячки и косые взгляды окружающих, завидующих ее принадлежности к богоизбранной нации, с ночи до утра. Помнится, как-то ей случилось посеять кошелек, таки она закатила такую истерику, будто на днях продала Украину (и где тот придурок, согласившийся ее купить, хотел бы я знать), а выручку положила именно в него.
– Иногда сумма не важна. Но когда это все твои наличные….
– Тетя Хая все наличные, гуляя до Привоза, никогда не брала. И когда мы с пацанами тем же вечером случайно нашли ее потрепанное кожаное портмоне, валявшееся на выходе со двора, в нем лежало совсем немного гривен. Правда, она сказала, что остальные вытащил вор, но вот припоминаю ее сияющее лицо, и сдается мне, из него таки не вытащили ничего. Как сказала моя дорогая баба Фая, несколько часов захлебываться от рыданий, оплакивая потерю пары бутылок паленой водки с убогим закусоном биндюжников, это пошло.
– Но это единичный случай и…
– Тогда выдаю общий, то бишь за всю нацию. Вспомни-ка, хоть какой-нибудь народ в мире обзавелся цельной стеной плача,
