Тони мечтательно улыбается. В одной руке у него мой гениальный ключ, в другой мокрый кед – вот как на самом деле должны выглядеть по-настоящему милосердные божества, встречающие тибетских умерших в Бардо, а то ишь, взяли моду пугать покойников, потрясая перед их носами оружием и чашами в виде черепов. Смерть и без всей этой мрачной бутафории нелегка.
– Там, конечно, ничего особенного не было, – наконец говорит он. – Пылища и запустение. Маленький старый маяк, похоже, совсем заброшенный. Там не то что никто давным-давно не живет и не работает, а даже никто не заходит. Наверное, кораблям светят какие-нибудь другие, новые маяки, а этот оставили как историческую достопримечательность. Но сегодня старик отвел душу. Как следует посветил. И я сидел там такой важный и гордый, чувствовал себя самым настоящим Смотрителем маяка, а не просто тенью Смотрителя… Зря, между прочим, смеешься. Теоретически, я знаю, что настоящий Смотритель маяка – это мы с ним вдвоем. Но знать – одно, а ощутить всем своим существом – совершенно другое, а то ты не в курсе.
– Да в курсе, конечно. Но все равно смешно. Я и над собой смеюсь в аналогичных ситуациях. То есть практически непрерывно: вся моя жизнь именно такая ситуация и есть. Говорят, иногда смех это просто защита психики от самого невыносимого. Сомневаюсь, что у меня есть какая-то психика, но, наверное, правильно говорят.
– Наверное, – кивает Тони. – Ладно, смейся на здоровье, если уж психика велит. А все-таки круто оказалось на пару часов обзавестись самым настоящим маяком и почувствовать себя его полноправным хозяином. Я, кстати, много чего интересного понял, пока там сидел. Разные вещи, о которых раньше даже думать не очень-то получалось. Например, что я – совершенно отдельный человек. Не тень загадочного Смотрителя тайного потустороннего маяка, а просто его брат-близнец. Возможно, сиамский, сросшийся в таком интересном месте, что у самого воображения не хватает представить, где оно может быть. Но при этом все-таки отдельный. А что живу иногда его желаниями и испытываю его настроение, так это вполне обычное дело. Можно подумать, у всех остальных людей желания только свои, а настроение всегда понятно, откуда взялось. Вовсе не обязательно быть двойником Смотрителя маяка, чтобы ничего о себе толком не понимать и не иметь над собой власти. Просто я в курсе, как обстоят мои дела и откуда что берется, а другие – обычно нет.
– А еще что интересного ты там понял? – нетерпеливо спрашиваю я.
– Да много всего. Но рассказать почти нечего: я и слов-то нужных не знаю. Подозреваю, их вообще ни в одном языке нет. Но самое главное все-таки, наверное, могу сформулировать. Оказывается, когда я ухожу, наш свет остается. Надолго. Может быть, вообще навсегда, во всех временах сразу. Не только на том маяке. Везде, где я побывал. Так что затея с прогулками и правда имеет смысл. Я имею в виду, не просто как удивительное приключение и невозможный поступок, который ценен сам по себе. Прикладная, практическая польза гораздо больше, чем мне казалось. Представляешь? Только не говори, что с самого начала был в этом уверен. А то я обижусь, что ты такой умный и… ну даже не знаю. Например, в глаз тебе дам.
– Ясно, – киваю. – Глаз дело серьезное. Поэтому я потрясен. И сражен лучезарной истиной. Возможно, вот-вот получу просветление, то-то вы все тогда попляшете. И ты, между прочим, будешь виноват.
– Средство от просветления стоит в буфете, – ухмыляется Тони. – Даже целых четыре средства, на выбор. Буквально от половины стакана как рукой все снимет. И мне заодно налей.
Пятый круг
ЛюсиТетки ей не звонили и сообщений не слали, хотя на прощание Люси оставила им свой телефонный номер, почтовый адрес и даже на всякий случай скайп. Сказала: «Если что, не стесняйтесь, звоните, пишите», – и Алевтина тогда растерянно спросила: «Что именно – “если что”?» – а Алена флегматично кивнула, видно было, что она только формально видит их обеих и слышит два голоса, а на самом деле пока еще не здесь.
Ну это, в общем, вполне нормально. И к утру, скорее всего, пройдет.
Не то чтобы для Люси это было совсем уж обычное дело – внезапно оказаться на Этой Стороне не одной, а со спутниками. За всю ее жизнь такое случилось всего в четвертый раз, если не считать прогулку с Ханной-Лорой, но про нее-то как раз понятно, что Ханна-Лора сама всем рулила, это Люси тогда была «спутница», шла, куда вели.
Тетки стали четвертыми в Люсином списке сверхъестественно – вот уж иначе не скажешь! – везучих счастливчиков. Перед ними сравнительно недавно, прошлым летом был случайный прохожий, совершенно чудесный дядька, явно решил над ней подшутить, спросил, как пройти к морю, Люси ему подыграла и почти нечаянно завела в такие интересные места, куда и сама-то прежде не заходила. Он сперва на радостях потерялся, но ничего, отыскала потом, мокрого по пояс и еще вполне счастливого, но уже начавшего беспокойно озираться по сторонам и задавать себе разные малоприятные вопросы, а это не лучшее настроение для возвращения домой. Словом, вовремя она тогда успела, подхватила этого красавца под руку, потащила пить пиво в уютный «Лихой парадокс» на улице Лисьих Лап, а оттуда – на площадь Небесных Знамений, где как раз начинался концерт, напоила до веселого изумления, заболтала до полной потери бдительности, практически на ходу убаюкала и только потом рискнула нырнуть с ним в заветную подворотню, откуда, если ни черта не боишься, выйдешь прямо на Базилиону, буквально в квартале от Святых Ворот; в общем, как-то увела.
Несколько лет назад была симпатичная парочка, вроде взрослые люди, за тридцать, но такие влюбленные, что, кроме друг друга, вообще ничего толком вокруг не видели, а когда видели, принимали без вопросов и на ура. Отлично проехались на трамвае, безмятежно глазели по сторонам, выпили вина в ресторане на улице Синих Звезд, полюбовались собственными отражениями в тамошнем зеркальном тенте, купили леденцов и зеленого меда на Ярмарке Примирений, так ничего и не заподозрили и спокойно, без приключений вернулись назад.
А совсем-совсем давно так же влипла Люсина сокурсница Зумра, с которой никогда особо не дружили, но однажды пошли вместе гулять, увлеклись разговором и как-то незаметно оказались на незнакомой улице, засаженной старыми липами, среди людей, деловито развешивавших на ветках деревьев стеклянных, бумажных и керамических
