Евангелина тяжело дышала, сердце ее билось так, что едва не выпрыгивало из груди. Рис, который сидел на полу, бережно обхватив прокушенное плечо, уставился на нее во все глаза.
– Я… думаю, с ним покончено, – выдавил он.
– Будем надеяться.
– Кстати… неплохой приемчик.
Комната менялась на глазах. Отступил лютый холод, исчезла лужа крови на полу… но мрак остался. Они были одни в пустом и темном доме, давно заброшенном людьми… не осталось ни единого признака, что здесь когда-то свершилось нечто ужасное, но Евангелина по-прежнему чуяла присутствие зла, пропитавшего половицы.
Она огляделась, на всякий случай не убирая меч.
– Почему все не исчезло? Ты ведь, кажется, говорил, что это создал демон.
– Демон держал здесь Коула, но сам кошмар принадлежит Коулу. – Рис принялся выплетать заклинание. Целительный голубой свет проникал в плечо, заживляя истерзанную зубами плоть. – Теперь нам остается только найти его… покуда сюда не явился другой демон. Они ревностно следят за охотничьими угодьями друг друга.
Это известие Евангелину ничуть не порадовало. В глубине души она надеялась, что демон, с которым они расправились, – тот самый, из лаборатории Фарамонда, но, судя по всему, это было не так. Тот демон, вне сомнения, сейчас там, где находится сам Фарамонд. Евангелине с трудом верилось, что демон способен быть одновременно в двух местах… но, с другой стороны, разве с ней не случилось то же самое? Тело ее осталось в реальном мире, а все прочее – здесь, в Тени.
Покуда Рис занимался лечением, Евангелина искала Коула. Сперва она решила осмотреть погреб. Именно оттуда поднялся в дом демон, и ей подумалось, что именно в таком месте демон – и, само собой, безжалостный отец – держал бы свою жертву.
Однако, открыв дверь, она обнаружила, что лестница уводит в непроглядную тьму. Там, внизу, колыхался страх в первозданном виде, порождение детских страданий и долгих часов, проведенных в безнадежной тьме. Евангелина поспешно, с бьющимся сердцем захлопнула дверь и мысленно выругала себя за глупость. Она же воин, а не ребенок. Отец поднимал на нее руку, только когда она и впрямь заслуживала наказания. Этот страх не имеет к ней ни малейшего отношения.
А затем ей в голову пришла другая мысль. Почему демон искал Коула, если тот уже был в погребе? Смутное подозрение терзало Евангелину… и наконец она вспомнила, что слышала в кухне хныканье.
– Что-то не так? – спросил Рис, когда она вернулась в кухню.
Ничего не ответив, Евангелина напряженно вслушалась. Тишина. Тогда она принялась медленно, один за другим открывать кухонные шкафы. Везде было пусто – только пыль.
– Что ты ищешь? – Рис уже раздражался.
Евангелина распахнула дверцу последнего шкафа. Внутри его скорчился мальчик лет двенадцати с виду – чумазый, со спутанными светлыми волосами, которые свисали на глаза. На лице его был написан неприкрытый ужас, в глазах давно просохли слезы, оставшиеся грязными дорожками на щеках… но самое страшное – вместе с ним в шкафу находилась девочка лет шести. Одной рукой мальчик крепко прижимал ее к себе, а другой затыкал ей рот, опасаясь, что она закричит.
Вот только девочка была мертва.
Мальчик затрясся всем телом, борясь с подступающими рыданиями.
– Не говори ему! – дрожащим шепотом взмолился он. – Мама велела нам спрятаться. Мы должны.
– Коул?
Рис, стоявший позади Евангелины, с ужасом смотрел на мальчика.
Она не знала, как быть. Мальчик затрясся сильнее, глаза его вновь наполнились слезами, однако он не проронил ни звука. Вряд ли он вообще знал, кто они такие… и кто такой он сам.
Евангелина отняла ладонь Коула от рта девочки.
– Банни плакала, – пояснил Коул тоненьким гоЛос-ком. – Мама велела нам не шуметь. Я хотел только, чтоб она сидела тихо.
Евангелина бережно высвободила из его объятий мертвую девочку, и тот неохотно подчинился. Она была совсем легонькая – кожа да кости, прикрытые невесомым желтым платьицем. Настоящая живая девочка, наверно, гордилась бы таким нарядом, считала его красивым… Мертвое тельце, едва его вынули из шкафа, бесследно растаяло.
Евангелина беспомощно оглянулась на Риса. Маг осторожно отстранил ее и присел на корточки перед шкафом.
– Коул, – сказал он, – ты помнишь, кто я такой?
Мальчик во все глаза уставился на него. Видно было, как на лице его борются тревога и беспредельный ужас. Рис потянулся было к нему… но замер, потому что в руке у того блеснул кинжал. Кинжал Коула. Мальчик занес его с явной угрозой, и на лице его постепенно проступала безысходная ярость.
– Больше ты маму не тронешь! – прошипел он. – Я не позволю!
Евангелина едва не бросилась оттаскивать Риса. Она понятия не имела, могут ли их убить в Тени, но не горела желанием это выяснять. Рис, однако, лишь умиротворяюще вскинул руки.
– Успокойся, – прошептал он. – Я не трону тебя… и никого здесь не трону.
Дрожащий в руке мальчика кинжал медленно приподнялся, острие уперлось в шею Риса. Не отнимая лезвия, мальчик то судорожно вздыхал, то принимался испуганно хныкать. Взгляд его застыл от неимоверного напряжения.
И вдруг он перестал дрожать.
– Рис? – проговорил он с ноткой узнавания таким несчастным и в то же время исполненным надежды голосом, что сердце Евангелины сжалось.
Маг безмолвно кивнул.
Кинжал со стуком упал на пол, и в то же мгновение мальчик вывалился из шкафа. Только он уже был не мальчиком, а юношей, тем самым, которого Евангелина видела на площади, – постарше годами, в кожаной куртке, заляпанной кровью.
Он уткнулся лицом в грудь Риса и разразился мучительными рыданиями, которые исторгались, казалось, из самых глубин души. Он рыдал, а Рис просто обнимал его. И шептал что-то успокаивающее, но юноша рыдал все сильнее.
И тогда лачуга исчезла. Оглядевшись, Евангелина обнаружила, что они снова оказались на выжженном поле. Больше там ничего не осталось, словно лачуги никогда не существовало. Однако она была. В глубине души Евангелина знала, что для Коула эта лачуга некогда была кошмаром, а потом превратилась в воспоминание… ужасное воспоминание, которое Тень выудила из самых темных и страшных закоулков памяти, где ему лучше и оставаться навеки.
Она стояла, неловко глядя, как Рис обнимает и утешает юношу, и сердце у нее разрывалось.
Пробираясь по городу вслед за Винн и големом, Адриан заметила, что вокруг воцарилось странное запустение. Прекратились пожары, на улицах не было ни души. Ни бегущих людей, ни беснующихся порождений тьмы… лишь темные окна домов да тоскливый ветер, раздувавший белый плащ Винн.
В сущности, и сами дома как будто переменились. Архитектура города обрела иной облик – остроконечные крыши и сложенные из известняка стены куда больше напоминали то, что Адриан привыкла видеть в Орлее.
