– Я мог бы заменить Ингу… э-э, майора, – без особой надежды в голосе сказал Лобанов.
– Ты незаменим здесь! – отрезал Денис. – Я и так рисковал, когда брал тебя прошлый раз в поход. Я должен быть уверен, что в случае необходимости кто-то вытащит нас из конуса. Связь с «Десной».
Ему подали микрофон.
– Алексей Аполлинариевич?
– Слушаю, – отозвался Брайдер. Впечатление было такое, будто он совсем не покидал пост управления.
– Мы снова идём в конус, трое, Шпачков, я и Богушанская. Советовал бы переплыть в соседний зал, ради спокойствия. После того как «осьминоги» утащили американский «Канзас», оставаться здесь рядом с конусом небезопасно.
– Мы останемся.
– Я имею право приказать…
– Мы останемся, полковник.
Вербов помолчал.
– Хорошо, решение за вами. Примите всё же совет: «осьминоги» болезненно реагируют на яркие вспышки, наши «Фитили» их не раз отпугивали, поэтому при атаке на лодку используйте прожектора, лазер и гранаты. Я оставил на «Десне» запас световых гранат. Сможете выбросить «Фитиль» через трубу для выпуска беспилотника? Можно вместе с автоматом, пристроив пружину для спуска скобы. Найдёте специалиста в команде?
– Попробуем.
– Тогда пожелайте нам удачи.
– Желаем и ждём возвращения.
Вербов посмотрел на Богушанскую, перевёл взгляд на Шпачкова.
– Давайте обсудим план похода.
* * *Шпачков оказался неплохим водолазом, несмотря на практически полное отсутствие опыта подводного плавания. Он не жаловался, послушно выполнял команды командира отряда и быстро учился. Через полчаса странствий по лабиринтам конусовидной «антенны» (так с лёгкой руки Инги все стали называть это сооружение) он окончательно освоился и перестал совершать ошибки наподобие той, когда система вентиляции скафандра перестала работать.
Узнав, что в костюм встроен экзоскелетный механизм, позволяющий экономить мышечную энергию, океанолог обрадовался, а когда освоил управление гидроциклом, и вовсе почувствовал себя асом-подводником.
До второго зала в конусе, располагавшегося ниже верхнего, заполнявшего вершину конуса, добрались без особых усилий. Осмотрелись, передохнули, глотнули имбирного чая из специального бугеля под шеей для освежения головы и полезли в люк в полу помещения, очищенный от чешуй Вербовым двумя часами раньше.
Третий зал, гораздо больше первых двух, встретил их свечением стен и лёгкой вибрацией воды.
Прислушались, держась рядком.
– Слышишь? – тихо спросила Инга. – В прошлый раз этого не было.
– Работает какой-то генератор, – сказал Вербов. – От него вибрируют стены и вода. Что скажете, Виктор Степанович?
Шпачков кашлянул.
– Вряд ли старогеи пользуются какими-нибудь техническими системами вроде генераторов.
– Вода сама по себе дрожать не может.
– Если закипит – может.
Вербов озабоченно глянул на браслет приборного модуля на руке.
– Температура повысилась на пять градусов, но до кипения ей далеко.
– Очаг кипения может располагаться где-нибудь за стеной или в глубине зала. Но я не утверждаю, что это происходит на самом деле. Размышляю вслух.
– Инга считает, что всё это сооружение – резонаторный комплекс квакера.
– Не могу ни возразить, ни подтвердить.
– Ладно, идём дальше в надежде, что нас не сварят. Майор, отвечаешь за Виктора Степановича.
На бреющем скольжении над частоколом гигантского «саксаула» и зарослей «кактусов» они облетели зал и остановились перед самым большим «кактусом», подпирающим потолок зала.
Растением этот странный сросток чешуй, игл и перепонок не был стопроцентно. Высотой в полсотни метров и диаметром не менее двадцати, он больше напоминал изъеденную коррозией скульптуру абстракциониста, нежели техническое сооружение или произведение искусства. Но его форма завораживала и заставляла искать какое-то соответствие человеческому опыту и логике.
– Фрактал! – произнёс Шпачков с ноткой восхищения.
– Это имеет какое-то значение? – спросил Вербов.
– Все творения коралловых полипов – фракталы, как и листья деревьев на Земле, как и сами деревья. Вообще, я считаю полипы промежуточной формой жизни между системами флоры и фауны. К примеру, парамеция, знакомая вам со школы под названием инфузория-туфелька, то есть представитель животного мира, мало чем отличается от эвглены, представителя растительного царства.
– Допустим, и что с того?
– В принципе, ничего особенного, я просто уверен, что старогеи – это сообщество древнейших форм жизни – полипов, наравне с вирусами и грибами, и мы сейчас находимся в одном из их интеллектуальных узлов. В мозгу, если хотите.
– Очень похоже, – фыркнула Богушанская. – А «осьминоги» и прочие «кальмары» тогда кто?
– Обслуживающий персонал старогеев, так сказать, как рыбы-прилипалы на теле кита. Без подвижных систем очистки и охраны старогеям не прожить.
– Тогда что мы ищем? С кем здесь устанавливать контакт? Если это мозг, почему он не реагирует на нас как на вирусы?
– Всё же это не человеческий мозг, – сказал Шпачков с мягкой укоризной. – В качестве нервных путей он использует какие-то другие связи, не известные нам. Может быть, старогеи свободно подключаются к нашим компьютерным сетям и знают о нас гораздо больше, чем мы о них. Думаю, нам надо искать ганглий, объединяющий все нервные узлы и сети кораллов.
– Центр, – сказал Вербов.
– Нечто вроде.
– Как он должен выглядеть? Как наш центр национальной обороны?
– Едва ли, функционально примерно то же самое, но геометрия может отличаться от наших фантазий и представлений разительно. Скорее всего, мы это почувствуем.
– Почему?
По-видимому, Шпачков улыбнулся.
– Потому что любой мозг думает, старогейский в том числе. Не так, как человеческий, но думает, излучает пси-импульсы.
– Понял, ищем нужную «червоточину». Может этот «кактус» быть мозгом? Вернее, черепом, прикрывающим голый мозг?
– Вполне.
– В таком случае надо попытаться пролезть под него. Все сооружения старогеев крупнопористые, в чём мы уже убедились, и по одной из пор-«червоточин» можно будет пробраться в центр этого кораллового «черепа».
Разбрелись по залу, ощупывая пол и стены помещения лучами фонарей.
Вербов сначала тоже изучал стены, потом вернулся к центральному «кактусу» зала, вызывающему ощущение живого организма.
Интуиция не подвела. Поры к основанию коралла увеличивались в размерах и складывались в извилистую щель, охватывающую всю чешуйчатую гору по периметру. Было видно, что конструкция кораллового нароста не врастает в пол, а проходит сквозь него куда-то вниз, в другой зал либо внутрь скального щита дна океана.
Вербов подозвал спутников.
– Смотрите, если расширить щель в месте стыков трёх «червоточин», можно попытаться протиснуться вглубь.
– Граната, – предложила Инга.
– Взрыв услышат, и мы лишимся важного преимущества – внезапности.
– Ломиком, – пробормотал Шпачков.
– Нету у нас ломиков, – вздохнул Денис, сожалея, что не предусмотрел такого развития событий. – Попробую ножичком.
Достав свой десантный «шторм», он начал расширять щель, отрезая чешуи и жилоподобные ветви коралла.
Работа подвигалась медленно, коралловые заросли поддавались закалённой стали с трудом, и приходилось прилагать немало усилий, чтобы отпилить коралловые «сучья» и чешуи. В конце концов Денис устал, и его сменила сначала Инга, а после неё – Шпачков, сообразивший, что надо делать.
Возились с расширением щели около часа.
Золотистое свечение в глубине воды стало ярче.
Вербов направил округлый нос скутера в щель, несколько раз с разгона попытался раздвинуть веточки коралла, и это ему удалось. Последние чешуйки отвалились, он протиснулся вслед за скутером в прорубленное ножом отверстие.
Спутники последовали за ним.
Этот зал практически был копией верхнего, только «саксаулы» и «кактусы» вырастали не из
