Полицейский снял берет.
– Мне очень жаль. Очень. Сеньора Ландау, так? Ваш муж жив. Он в больнице. Он…
Падрон сказал еще что-то, но переводчик нахмурился. Его знание испанского языка было довольно ограниченным. Офицер Падрон понял его смущение и жестами показал, что имел в виду. Он повернул ладони тыльной стороной вверх, закрыл глаза и склонил голову набок, словно заснул.
– Он спит под действием успокоительных, – поняла мама.
В голосе слышалась боль. Йозеф знал, что она винит себя. Муж бросился в море, потому что она была под действием снотворного и не смогла ему помочь.
Офицер Падрон кивнул:
– Это не слишком хорошо. Но он будет жить.
Мать Йозефа взяла руки полицейского и поцеловала:
– Спасибо, офицер Падрон.
Кубинец покраснел и кивнул. Заметив Рут, почти спрятавшуюся за материнской юбкой, он встал на колени, надел на ее голову берет и что-то сказал на испанском. Она улыбнулась.
– Он говорит, что теперь ты женщина-полицейский, – перевел пассажир. – А он будет преступником. Ты должна его поймать!
Офицер Падрон стал играть с Рут в салочки. Оба хохотали и визжали. Мать смеялась сквозь слезы. И Йозеф впервые за много месяцев видел ее улыбку.
Офицер Падрон позволил Рут поймать себя, снял с нее берет и надел на Йозефа, после чего снова заговорил по-испански.
– Он говорит, что теперь твоя очередь, – пояснил переводчик.
– О нет, – отмахнулся Йозеф и для пущего эффекта покачал головой. Он не в настроении для веселья и игр и, кроме того, слишком взрослый для подобных забав.
Офицер Падрон похлопал Йозефа по груди тыльной стороной руки, призывая начать игру.
– Офицер говорит, что он пассажир, – сказал переводчик.
Офицер Падрон изобразил притворный гнев и что-то произнес.
– Ты! Сеньор полицейский! – перевел мужчина. – Когда мы покинем корабль?
Хорошее настроение внезапно испарилось. Йозеф, его родные и переводчик неловко переглянулись.
Офицер Падрон всего лишь хотел повторить вопрос, который ему постоянно задавали, но Йозеф мгновенно обмяк. Похоже, они никогда не сойдут с этого судна.
Офицер Падрон мгновенно понял ошибку и мучительно поморщился, но все же сочувственно кивнул. Как ни странно, но и он, и Йозеф хором повторили ответ, который неизменно давали кубинцы:
– Mariana…
Изабель
Где-то между Багамами и Флоридой. 1994 год
5 дней вдали от домаИзабель скользнула за борт и вздохнула. Вода оказалась теплой, но все равно было куда прохладнее, чем в лодке. Солнце садилось за горизонт, превращая мир в золотистую, оттененную сепией фотографию. Но жара держалась. Температура по-прежнему была высокой, около сорока градусов.
Изабель помолилась бы о дожде, который перебил бы влажную жару, но тот вновь залил бы лодку и всех пассажиров вместе с ней.
Отец смастерил из своей рубашки импровизированный зонтик от солнца для матери, и ей вроде бы стало лучше. Аспирин помог снять жар. Тереза все еще чувствовала себя усталой и была готова вот-вот родить, но все же ей стало спокойнее.
Если остальные желали прохлады, приходилось ждать своей очереди, чтобы окунуться в воду.
Изабель снова сравнила путешествие с песней. Если беспорядки и обмен трубы на бензин были первым куплетом, а танкер и шторм – вторым, эта часть, длинные, жаркие, вяло тянувшиеся полтора дня, за которые они пытались добраться от Багам во Флориду, – мостик к третьему куплету, который отличался от других. Смерть малыми дозами. Затихающая мелодия перед наступлением кульминационного последнего куплета и коды.
Они попали в чистилище. И должны выжидать.
Последний лучик солнца наконец исчез в волнах, и Луис заглушил двигатель. Мир молчал. Слышались только мягкие шлепки воды по корпусу и скрип разваливавшегося суденышка.
– Ну вот, – вздохнул Луис. – Солнце зашло, и мы не сможем держать курс.
Амара подняла канистру с бензином и потрясла. Внутри почти ничего не осталось.
– Зато сэкономим. Эта развалина прямо пожирает бензин. Повезет, если сумеем добраться до берега, когда увидим землю.
– Когда мы туда доберемся? – спросил Иван, болтавшийся в воде рядом с Изабель. Оба не забывали держаться за борт.
– Будем надеяться, завтра, – ответил сеньор Кастильо. То же самое он говорил вчера и позавчера.
– Mañana, – прошептал дед Изабель, находившийся в воде по другую сторону лодки в компании сеньоры Кастильо. Голова его едва виднелась за бортом. Время от времени он шептал это слово. Со вчерашнего дня. И все еще казался потрясенным, но Изабель не понимала чем.
– Завтра увидим огни Майами и направимся прямо к ним, – заключила мама и, повернувшись, мучительно сморщилась.
– Что? Что с тобой? – заволновался отец.
Она положила руку на живот:
– Кажется, началось.
– Что началось? – спросил он, но тут же широко раскрыл глаза. – Хочешь… Хочешь сказать, что рожаешь? Здесь? Сейчас?!
Все в лодке встрепенулись, а Изабель и Иван подтянулись наверх.
Внутри бушевали эмоции. Изабель была рада увидеть брата после долгого ожидания, но вдруг испугалась. Она боялась за мать, которой предстоит рожать в разваливающейся лодке, посреди океана. И впервые забеспокоилась о том, как изменит ее семью появление нового человека.
– Да. По-моему, я рожаю, – спокойно сообщила мать. – Но схватки только начались. Изабель появилась на свет через десять часов после начала схваток, помнишь?
Изабель раньше не слышала, чтобы мать говорила о родах. Ей было и любопытно, и немного странно.
– Как вы его назовете? – спросил Иван.
Родители переглянулись.
– Мы еще не решили, – сказала мама.
– У меня есть кое-какие идеи. Если хотите, – не унимался Иван.
– Мы никого не назовем в честь игроков «Индустриалес», – заявила Изабель.
Иван показал ей язык.
Они на время затихли. Изабель продолжала наблюдать, как оранжевый горизонт становится фиолетовым, а потом темно-синим. Родится ли ее маленький братик в море или в Америке? Будет ли завершением песни новая жизнь в Майами? Или все закончится трагедией: дрейф в океане, без бензина, смерть от жажды в огромной атлантической пустыне соленой воды?
– Эй, мы никак не назвали нашу лодку, – вспомнил Иван.
Все сначала застонали, а потом засмеялись.
– И что? – улыбнулся Иван. – Всякое хорошее судно нуждается в названии.
– Думаю, все согласны, что это не слишком хорошая лодка, – вздохнул сеньор Кастильо.
– Но разве не она везет нас в Америку? К свободе? – возразил Иван. – Она заслуживает названия.
– Как насчет «Фидель»? – пошутил Луис, топнув по лужице так, что вода плеснула на лицо Кастро.
– Нет-нет, – отмахнулся отец. – «El Ataud Flotante» – «Плавающий гроб».
Изабель поежилась. Не смешно. Особенно потому, что мать скоро родит.
– Слишком точно, слишком точно, – согласилась сеньора Кастильо. – Как насчет «Me Piro»?
Это было кубинское жаргонное выражение. «Меня здесь нет».
– «Chao Pescao»! – предложила мама, и все рассмеялись. Точный перевод выражения был «Прощай, рыба». Но на Кубе все просто говорили это друг другу при расставании.
– «Сент-Луис», – тихо сказал отец. Все ненадолго замолчали, пытаясь понять смысл шутки. Но никто так и не понял.
– Как насчет «El Camello»? – спросил Луис. «Верблюдами» называли уродливые горбатые автобусы, которые передвигались только на тракторной тяге.
– Нет-нет, – раздраженно буркнул Иван. – Название должно быть хорошим. Вроде… – Он слегка подпрыгнул и охнул.
– Что? – удивилась
