– Ну, так ты ошибался. Он тебе не враг. Он проявил интерес, и очень активный. Байид был готов к твоей просьбе, он отнесся к ней, как к просьбе самого султана Мехмета Второго, и отправил мне свой ответ.
Священник показал Луке обрывок бумаги с каракулями, выведенными черной тушью, и с небрежно оттиснутой печатью.
«Гвиллиам Веро, галерный раб
Пять английских ноблей»
Отец Пьетро чуть нахмурился:
– Он оставил цену в пять ноблей, хотя их стоимость увеличилась – и продолжает расти. Сейчас это обойдется тебе в двенадцать дукатов. На прошлой неделе их было бы всего десять.
– Ничего страшного, – сказал Лука, все еще не придя в себя от такой новости. – У меня есть средства, есть нобли. – Он тряхнул головой. – Я ошарашен. Не могу опомниться. – Он глубоко вздохнул. – Что мы теперь делаем? Мне надо ехать за ним?
Отец Пьетро покачал головой.
– Нет, что ты. Ты даешь мне деньги, а я отправляю их Байиду с моим посланцем. Он отправится сегодня же, передаст деньги и получит раба – твоего отца. Он отвезет его на постоялый двор, где его вымоют, и накормят, и переоденут в чистое. Я убедился в том, что всем мужчинам нужна небольшая передышка, чтобы вернуться к жизни. – Он улыбнулся. – Это ведь потрясение, знаешь ли: камень отваливается от двери гроба. Человеку нужно какое-то время, чтобы вернуться к жизни. Ему надо понять, что случилось за прошедшие годы, приготовиться к миру, который он оставил так давно. Сколько времени твой отец отсутствовал?
– Четыре года, – ответил Лука. – Вот почему я хотел бы поехать за ним сам, немедленно.
– Тебе осталось ждать совсем недолго, сын мой. Мой посланник привезет тебе твоего отца.
– Сколько мне ждать? – нетерпеливо вопросил Лука.
– Если ты отдашь мне деньги, мой представитель сможет отплыть в Триест и оказаться там к завтрашнему вечеру или, в худшем случае, послезавтра. Потом день, чтобы его выкупить, накормить и одеть, а потом два дня пути домой. – Священник отсчитывал бусины четок, словно костяшки абака. – Скажем, на все пять дней. Недели не пройдет, как ты увидишь отца.
– Я принесу деньги сейчас же! – пообещал Лука, забыв и думать про алхимиков. – У меня здесь гондола. Я заберу деньги дома и вернусь к вам.
– Успей до заката. Я буду здесь до сумерек.
– Сейчас же! Сейчас же!
Отец Пьетро кивнул.
– Еще мгновение, сын мой, – мягко сказал он. – Я тебя благословлю.
Лука смирил свое нетерпение и упал на колени.
Священник очень ласково положил ладонь на склоненную голову юноши.
– In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti.
– Аминь! – с жаром отозвался Лука.
Задержавшему ладонь на теплой голове Луки священнику показалось, будто он ощущает несущиеся у него под рукой мысли.
– Приготовься, – мягко сказал он. – Ты обнаружишь, что он сильно изменился.
Лука поднялся на ноги.
– Я буду любить его и почитать, каким бы он ни был, – пообещал он.
Священник кивнул.
– Он перенес зверскую жестокость, которая оставила на нем шрамы – видимые, как рубцы на спине и клеймо на лице, и, возможно, невидимые. Ты должен быть готов к тому, что он стал другим.
– Но я ведь тоже изменился, – объяснил Лука. – В последний раз он видел меня мальчишкой – послушником, который надеялся стать священником. Теперь я мужчина. Я любил женщину, я хранил любовь к ней в тайне, я повидал ужасные вещи – и смотрел на них и выносил суждение. Я в мире и от мира. Мы оба увидим друг в друге значительные изменения. Но я не переставал его любить – и знаю, что и он не переставал любить меня.
Священник кивнул.
– Да будет так, – негромко сказал он. – А я буду молиться, чтобы любовь отца к сыну и любовь к Богу помогли вам обоим при вашей встрече.
– Где я с ним встречусь? – захотел узнать Лука.
– Приходи сюда ко мне, на Риальто, после обедни, через четыре дня – за новостями, а потом можешь приходить каждый день, пока он не приплывет сюда, – ответил отец Пьетро.
– Я буду здесь, – пообещал Лука, – через четыре дня.
Так и не опомнившись, он ушел с оживленного моста и добрался до ожидающей его гондолы. Ишрак и Фрейзе встретили его вопросами, но он покачал головой.
– Мой отец нашелся, – только и сказал он. – Я отправлю деньги. Он приедет сюда, ко мне.
Дома брат Пьетро встретил их прямо на ступеньках причала.
– Не понимаю, что происходит! – пожаловался он. – Сюда явилась та женщина, и у них с Изольдой произошла какая-то ссора, ужасная драка, а теперь Изольда заперлась у себя в комнате, отказывается выходить и говорить со мной, и заявляет, что больше никогда в жизни не станет разговаривать с Лукой. – Он повернулся к Луке. – Что ты сделал?
Волна краски, стремительно поднявшаяся от его белого воротника до черной шляпы, выдала его.
– Ничего, – ответил он, виновато посмотрев на Ишрак. – Я ничего не делал.
Ишрак сошла с гондолы и поднялась по лестнице мимо мужского этажа на женский, в большую гостиную, где блики от воды играли на потолке. Там она постучала к Изольде в дверь. Обернувшись, она увидела, что Лука последовал за ней. Он сминал в руках шляпу, а его юное лицо было глубоко несчастным.
– Изольда! – позвала она. – Ты здесь?
– Да, – донесся изнутри приглушенный отрывистый ответ.
– Что случилось?
– Эта женщина сюда явилась, и я ее ударила, а она расцарапала мне лицо. Она драла мне волосы, а я драла волосы ей – мы были как две базарные торговки. Я вела себя не лучше ее. Я была как ревнивая… путана. Я унизила себя!
– Почему?
Ишрак с трудом подавила смех.
– Потому что она сказала… сказала…
У Изольды вырвалось рыдание.
– Ох! – Ишрак тут же преисполнилась сочувствия. – Не плачь. Не важно, что она говорила.
– Нет, важно! Она сказала, что Лука назначил ей свидание, так что она поэтому приплыла прошлой ночью к нашему дому, что он собирался лечь с ней в саду. Они договорились о встрече. Он ее хочет. И она приказала этой ночью впустить ее в дом. Она говорит, что он ее желает. Она говорит, что заставит его ее желать. Говорит, что заставит его сходить с ума от нее, что он станет ее игрушкой.
– Не было такого! – воскликнул Лука не слишком убедительно. Он шагнул к двери и прижался к ней лбом, словно почувствовав прикосновение прохладных рук Изольды. – Я ее не приглашал, – сказал он. – Вовсе нет! Или, вернее, не совсем.
– Ты тоже тут? – воскликнула Изольда по другую сторону двери.
Дерево заглушало ее голос, словно она прижималась губами к
