Отсюда она не могла видеть звезды, их место заняли прожекторы и дым, но она чувствовала, что за ней приглядывали. Яэль представила себе бабушку прямо над собой, осыпающую ее магией и чудесами.
«ИДИ ПРЯМО… ГОЛОВА ВЫСОКО ПОДНЯТА… БУДЬ ХРАБРОЙ»
Еще одно чудо – она шла одна. Прокладывая свой путь к свободе маленькими неуверенными шагами. Пересекая железнодорожные пути и проходя через вторые ворота.
Здесь она вздрогнула. Ворота с лязгом закрылись за ней.
Привратники продолжали стоять на своем посту, когда Яэль повернула налево. К лазарету. Здесь были более мягкие фонари: нанизанные вдоль пустой дороги из тополя и кирпича они поддерживали иллюзию города. Приблизившись к кабинету доктора Гайера, она остановилась.
Это было самое дальнее место, до которого она могла дойти как Яэль. Дочь евреев. Эксперимент. Субъект. Носитель. Заключенный 121358.X.
Монстр.
Яэль скрылась в тени, сбросила рабочую одежду, скинула деревянные башмаки, изменила свою кожу. Она вытянула рукава свитера, заботливо сложенного Мириам. Тонкие кашемировые нити поглотили ее числа, пока даже X не исчез.
Сейчас она была Бернис Фогт. С завитыми кудряшками, с отцом, который бережно хранил ее фотографию в своем бумажнике, с матерью, которая испекла шоколадный торт.
Яэль заглянула в светящиеся окна лазарета. Попыталась представить целый кусок торта, скользящий по горлу. Окутывающий ее живот бархатом, богатым какао.
Эта мысль понесла ее вверх по ступенькам медицинского блока. Через дверь.
«ИДИ ПРЯМО»
Воздух в помещении был плотным, теплым. Запекшийся ароматами соли, красного и железа. От свитера зудела кожа.
Доктор был внутри. Как и медсестра с кислым лицом. Оба стояли спиной к двери. Они склонились над каталкой, над маленьким, неподвижным комком. Красный цвет был в реках на полу. Венами растекался по плиточным швам. Окрашивал мыски украденной обуви Яэль.
«ОСТАНОВИСЬ»
Она замялась в дверях, не в состоянии оторвать глаз от крови. Она выглядела по-особенному свежей. По-прежнему цепляющейся за жизнь и яркой.
Большинство детей, входящих в его кабинет, никогда не возвращаются.
Он хранит тебя.
Оставляет тебя без внимания.
Чудесные, полные волшебства слова бабушки вертелись у нее в голове. Запах крови просочился через ноздри, вцепился в ее внутренности. Сделал ее слова липкими и горячими.
– Мой папа здесь? – спросила она, стараясь не смотреть на руку, которая свисала с каталки. Пальцы поникшие, синие и такие маленькие-маленькие.
Доктор Гайер и его медсестра одновременно подняли головы. Зеркальные выражения глаз: расширившиеся, застывшие, ужаснувшиеся. В руке врача был скальпель, а на лабораторном халате алые пятна – пунктиры, точки и трещинки, как в радиокоде. Только его лицо было чистого белого цвета – опустошенное, словно кровь, пропитавшая все вокруг, была на самом деле его.
Оставаться Бернис было почти невозможно. Мнимый шоколадный торт разбушевался в желудке, жалкие крохи супа поднялись к горлу. Она посмотрела на трещинку между зубами доктора Гайера и не смогла забыть, как сильно его ненавидела.
– Б-Бернис? Что ты тут делаешь? – Страх в голосе врача помог ей собраться. Она была Бернис Фогт, дочерью начальника лагеря, стоящей в красном море, видевшей то, что не должен видеть ни один ребенок. Казалось, это расстроило доктора Гайера больше, чем товарные вагоны с семьями, которых он разделил, стоя на деревянном ящике для яблок; больше, чем кровь, капавшая с его рук.
Поэтому Яэль выпрямилась, проигнорировав слабость в животе.
– Они сказали мне, что папа был в медицинских зданиях. Меня отправили сходить за ним.
– Начальник лагеря Фогт?
Она кивнула.
– Что вы делаете?
Доктор Гайер убрал свой скальпель за спину – как будто это могло скрыть крошечное изрезанное тело на каталке – и, бросив сердитый взгляд на медсестру, чуть слышно сказал:
– Позаботиться о ней! И убедись, что она не расскажет об этом отцу!
Медсестра отложила свои бумаги. Осторожно перешагивая через пятна крови на плитках пола, она приблизилась к Яэль.
– Пойдем со мной, дорогая, – проворковала она, взяв руки Яэль в свои – никаких костей, только издававший хлюпающий звук жир. – Давай отведем тебя домой.
Яэль гадала, была ли она такой же нежной с рукой на каталке. Перед тем, как ангел в лабораторном халате забрал его жизнь… нарезанную на кусочки и размазанную. Она не оглянулась, когда женщина потянула ее прочь. На улицу, в ночь, где листья тополя шумели на весеннем ветру. Да так громко, что в этом шуме чуть не утонула песня бараков. Так свежо, что заставили Яэль почти позабыть о налипшей на горло крови.
Почти.
Это было так легко – выйти с медсестрой. Никаких выстрелов. Никакого шипения проводов и запахов обугленной плоти. Ворота распахнулась для нее без слов, и она прошла через них, потянув за собой Яэль.
– Тебе нельзя рассказывать никому, что ты там видела, – бросила медсестра через плечо, когда вела девочку по насыпанной гравием тропинке. Дом находился в самом конце: светящиеся веселые окна, камин, исторгающий дым без примеси смерти. Все поместье было огорожено живой изгородью леса. Сосны с толстыми стволами и глянцевыми иголками. Идеальные для исчезновения.
– Доктор Гайер, он очень упорно пытается исправить людей, – продолжала медсестра, таща за собой Яэль. – Он ищет способы улучшения.
Прогресс.
Но зачем, зачем, зачем? Такое количество пролитой крови требовало ответа. Яэль страстно желала его получить. Достаточно для того, чтобы через некоторое время вытолкнуть один вопрос: «Если он улучшал того человека, почему везде была кровь?»
Медсестра остановилась. Пальцами похожими на перевязанные сосиски, она сжала руку Яэль. Слой жира смял скрытые числа. Налет нежности, который медсестра так отчаянно старалась сохранить на лице, вымывался, обнажая каменную натуру женщины, которую Яэль знала так хорошо.
– Иногда люди должны умирать, чтобы внести улучшения. Это жертвы на благо всех остальных. Ты понимаешь?
Яэль поняла, что эти слова просто было сказать, когда ты сам стоишь над алтарем. Погружая нож в другого. Она также понимала, что Бернис Фогт кивнула бы, потому что семилетка с желтыми волосами и ямочками никогда не будет жертвой.
Именно это она и сделала.
– Хорошо, – сказала медсестра.
Кровь плавала в воспоминаниях Яэль, прильнула к ее рту. Ее рука по-прежнему зудела под свитером, под жесткой хваткой медсестры. Она потянула свою руку прочь.
– Отсюда я могу идти сама.
Медсестра не спорила и не задерживалась. Она оставила девочку одну. Стоящей посреди широкой дороги без забора. Яэль мгновение стояла, будто пустив корни в землю, деревом неверия, глядя на место, которое только что ее выплюнуло. Смерть разжала свои челюсти, позволив ей вывалится из ее глотки.
Она опустила руку в карман, сжала деревянную малышку величиной с горошинку в складках своей линии жизни и пыталась не думать о всех частях, которые ей пришлось покинуть, даже если они оставляли зияющие дыры в ее сердце. Были ли они плотью или деревом? Имело ли это значение? Они могли сгореть…
Лицо Бернис Фогт исчезло. Призрачная девочка прошептала в бездымное небо: «Я-Яэль. Я
