– Я не знаю. Я сохранил немного для бритья…
– Пожалуйста. – Яэль стиснула зубы сильнее, ненавидя унижение и жажду, приползшие через ее голос. Так много усилий, чтобы в голосе не звучало отчаяние. Был ее пистолет, тяжелый в левом кармане, и нож, спрятанный в сапоге, но она знала, что не будет достаточно быстра, чтобы силой захватить воду Луки. Это не для такой, как она, иссушенной.
– С бородой здесь ужасно жарко, – продолжал он. – Весь этот зуд и волосы ослабляют концентрацию.
Он должно быть шутит. Должно быть.
– Кацуо пытался выкинуть меня из гонки, – сообщила ему Яэль. – Он послал Ивао подмешать наркотик в мою воду. Он сделает то же самое с тобой.
– Конечно, сделает! У тебя на жаре мозг испортился, фройляйн? Ты забыла все, чему я учил тебя в прошлом году? – Лука развел руками. – Гордость Кацуо – все для него. Почему ты думаешь, я все это время держусь позади? Потому что два – мой любимый номер? Лучший способ справиться с Кацуо – позволить ему думать, что он побеждает.
– Ты сейчас впереди него, – указала она.
– Да. Ну. Последний раз, когда я позволил тебе исчезнуть из виду, чуть меня не убил, и я проиграл гонку. Будь я проклят, если это случится снова.
Образ Луки с протянутыми руками начал плавать. Как если бы его смел мираж. Песок под Яэль начал наклоняться. Она не знала, сколько еще сможет стоять на ногах.
– У Кацуо осталось, по крайней мере, еще двое союзников, – сказала она. – Гонка Оси не пройдена еще даже на половину. Если я сейчас отстану, ты будешь единственной реальной угрозой для Кацуо. Он придет к тебе со всем, что имеет. Ты вылетишь с гонки до Нью-Дели.
Яэль смотрела, как вероятные с ее слов сценарии разворачиваются у Луки на лице. Пути впереди: пыльный Багдад, бритвенно-острые скалы, нанизанные между пещер и горных проходов, так много мест, чтобы соскользнуть или попасть в засаду.
– Полагаю, что способен выдержать небольшую щетину. Некоторым девушкам нравится вид дикого бродяги. – Он снова потер подбородок. – Я дам тебе одну из своих фляжек при двух условиях.
Яэль стояла в ожидании. Изо всех сил стараясь не рухнуть.
– Первое: ты будешь должна мне услугу, которую я могу потребовать в любое время.
Она затрясла головой. Ее мир разлетелся от этого движения:
– Только если она не подразумевает твой выигрыш без борьбы.
– Честно. – Лука поднял другой палец. – Второе: ты прямо сейчас сядешь и покуришь со мной. По-настоящему. С настоящими словами. Как мы делали это раньше.
Колени Яэль быстро сложились. Даже когда она сидела, земля, казалось, вращалась под ней, серебряные лунные пески напрыгивали на нее, как волны. Она выплюнула свою гальку, боясь, что может проглотить ее.
Лука опустился перед ней на колени. Его руки были еще вытянуты. Фляжка в одной руке, сигареты в другой.
Она взяла и то и другое.
Вода была теплой и с привкусом жести, но это была жизнь. Яэль сделала два глубоких глотка, и хотя ее горло жаждало больше, она закрыла крышку. Ей нужно растянуть ее.
Лука сидел, прислонившись к скатанному спальному мешку. То, как он зажег сигарету, было похоже на магию. Он чиркнул спичкой по каблуку своего сапога. Позволил свечению пламени вспыхнуть и исчезнуть, как ярко освещенный пепел.
Попытка Яэль была более неуклюжей. Ее спичка зажглась со второго раза.
Она винила в этом трясущиеся от жажды пальцы. Когда ее сигарета наконец зажглась, Лука вздохнул и поднес свою к губам.
– Я думал, что раскусил тебя, – сказал он после долгой затяжки. То, как он смотрел, напомнило Яэль льва. Глаза храбрые и глубокие. – Девять месяцев я лежал без сна ночью и вспоминал, что ты сделала. Но теперь… теперь не знаю, как тебя понимать. Девушка, которая оставляет брата умирать в пустыне, но испытывает чувство вины за мальчишку, которого даже не знает?
– Я оставила Феликса без способности действовать. Не умирать. – Яэль подняла сигарету к губам. У нее был ужасный вкус. Девушка гадала, каким образом люди могут делать затяжку за затяжкой. Сигарету за сигаретой. Пачку за пачкой. Как они позволяли дыму жить внутри них, как будто он был ничем.
– Так ударив в висок? Один килограмм лишнего давления и пока-пока, дорогой братец. – Лука сделал резкое движение по горлу. Угли рассыпались из его сигареты, падая на землю, как злые звезды. Умирающие одна за другой.
– Думаешь, я бы убила родного брата? – Яэль выплюнула эти слова, но вкус пепла остался: цепкий, гнилой.
– Я никогда не знаю, чего от тебя ожидать, фройляйн. – Глаза Луки сузились, по-прежнему изучали ее в своем стиле мудрого льва. – Ты для меня абсолютно проклятая загадка. Каждый раз, думая, что нашел истинную тебя, я обнаруживаю совершенно новый слой секретов. После гонки в прошлом году я все гадал, был ли хоть один момент честности между нами.
– Честно? Я думаю, что курение отвратительно.
– Появляется настоящая Адель! – Лука засмеялся и сделал еще одну затяжку. – Поэтому все те ночи, что мы сидели под этим небом и ты скуривала почти половину моей пачки, ты просто притворялась?
– Что-то вроде того.
– Тогда ты должна мне два блока сигарет. Они не дешевы, знаешь ли. Особенно после того, как Гитлер запретил их. – Лука выпустил дым из легких. – Как наш уважаемый фюрер склонен поступать со всем хоть немного интересным или стоящим.
– Я заплачу тебе в Токио. Из части своего выигрыша, – сказала ему Яэль, несмотря на то, что знала, что этого никогда не случится. Если Железный крест вручали на церемонии перед Балом Победителя, то деньгами награждали позже. После ее вальса с фюрером и падения империи. Она к тому моменту уже уйдет далеко.
– Я по-прежнему жду, когда ты докуришь, – сказал Лука.
– Сделка есть сделка. – Яэль снова выдохнула, свернув язык. После этого ей будет нужно еще воды.
Он опять засмеялся. Больше искр упало в песок, исчезло в тишине.
Тишина. Кругом тишина. Она кричала между ними.
– Иногда я скучаю по этому. Ты. Я. Секреты. Звезды. – Его слова сворачивались с дымом – клочья горящего воздуха, который на самом деле выглядел мило. – Я думал, что непобедим. До тебя.
– Кацуо победил тебя, прежде чем я приняла участие в гонке, – сказала Яэль.
– Я хорошо осведомлен о своих потерях, фройляйн. Даже если я их не показываю. – Рука Луки потянулась к задней части шеи, потерла там цепочку. – Ты знаешь, что я говорю не о гонке.
Было так много версий Луки Лёве – национал-социалист и гонщик, порочный и гордый, а затем это… большее – всему нашлось место внутри него. Оболочка менялась каждую минуту. Лица внутри лиц. Маски внутри масок. Куклы в куклах.
Какая версия была реальной? Все? Ни одна?
Но этот Лука Лёве, сидящий перед ней сейчас, любил настоящую
