Дальше я молилась Луне, сжимая в кулаке амулет мамы. Просила, чтобы богиня и мамин дух защитили тех, кто сейчас воюет с черными чужаками. Их семьдесят пять, а своих гораздо меньше. Сможем ли мы выжить при таком раскладе? Конечно, южане сильные воины, но и наемники привыкли воевать и убивать. Страх терзал меня сильнее, чем перед стаей душников. Тогда я готовилась умереть только с Эльсой, а сейчас мы, не приведи Луна, можем полечь все, а ведь я успела узнать, к каким хорошим и добрым оборотням попала.
Рев нападающих, крики умирающих, стоны и скулеж неожиданно смолкли. Тишина давила неимоверно. Можно подумать, что за пределами моего укрытия никого не осталось в живых, если бы не едва уловимая дрожь земли от удаляющихся лошадей, бьющих копытами, и топот убегающих людей или зверей…
Наконец я решилась выглянуть. Свои разбрелись по лагерю, тяжело, с присвистом дыша, утирая кровь, зажимая раны и оглядывая вытоптанное поле боя в поисках недобитых врагов. Земля, залитая кровью, внутренности, мертвые, искалеченные тела людей и зверей. Вдали мелькают головы удирающих наемников — тех, кто не выдержал и сбежал с поля боя. В нос ударил запах смерти. Хотелось волком выть и бежать отсюда куда глаза глядят.
Подошел и рухнул рядом со мной тигр. Живой! Полосатые бока ходуном ходят. Хвала Луне, отделался он только рваными неглубокими ранами. Откинув котел, я на четвереньках кинулась к нему. Обняла и зажмурилась, радуясь своему счастью. И такой родной и любимой была мощная пушистая тигриная шея и уставшая морда — не передать словами!
— Живой! — мурлыкнула я, целуя его нос. — Живой! Любимый мой!
— Главное — ты цела, моя кошка-крошка! — Я с трудом разобрала, что сказал мой тяжело дышавший тигр. — Р-родная!
Потискав тигра, я решила сбегать за водой, ведь воинам надо напиться и умыться. Схватила ведра и ринулась к колодцу. За мной понеслась радостная Эльса. За ней побрели полосатый волк и тигр, не захотевшие оставить нас без присмотра, когда вокруг — тихий ужас!
Мирон вытаскивал из-под тюков рыдающую Хвесю. Увидев нас, она быстро утерла слезы и замолчала. Было видно, что обрадовалась и старалась взять себя в руки. Шай приказал выставить охрану из самых крепких и целых. Наум-медведь сносил раненых южан в центр лагеря. Мы с Эльсой и Хвесей, дрожа от пережитого кошмара и украдкой вытирая слезы, разносили бойцам воду.
Кто-то разжег костер, я поставила греться воду в маленьких котелках, насыпав туда травяных сборов. Сейчас нужны и кровоостанавливающие, и противовоспалительные, и укрепляющие. Не всем повезло неглубокими ранами отделаться, но обессилели все. Работы мне предстояло — как никогда.
Мы с подругами старательно не смотрели по сторонам, занимаясь ранеными. Ни к чему было дальше расстраиваться, и так хватило лиха, тем более живых черных наемников добивали. Но эти лиходеи знали, куда и зачем шли, и на пощаду не надеялись: слишком длинный след из смертей невинных за ними тянется. Трупы и останки уносили подальше, за бугор. Зверье потом поживится, растащит наскоро сделанный могильник. А сейчас наши навоевавшиеся мужчины нуждаются в заботе и уходе.
— Двое погибли, — горестно, потерянно прошептала Хвеся, вернувшись от костра побледневшей и будто пришибленной.
— Не плачьте, все мы вызвались добровольцами в это посольство, — успокаивал раненый кот, которому чуть не разорвали горло. — Каждый знал, что эта поездка могла быть в один конец. Нас могли и в княжеском дворце завалить. Но предупредить зарвавшегося властителя всея Зеленой стороны мы были обязаны.
— Холостые хоть, а то как сказать детям, что сиротами остались… — Хвеся горько качала головой, прислушиваясь к разговору у костра, где обсуждают, как быть дальше.
— Мои дед с бабкой несколько месяцев места себе не находили, когда мамку с папкой загрызли душники, — вспомнила Эльса. — Так что холостые иль женатые — невелика разница. Чьи-то семьи осиротели.
Мы обменялись с ней согласными взглядами.
Прикрытый до пояса леопард, один из самых тихих и скромных обозников, сцепив зубы, чтобы не орать от боли, менял ипостась. Бедняге распороли брюхо, и мне пришлось зашивать его. Теперь он весь в целебной мази, прямо под моими руками оборачивался, отчего мои горячие от исходящей силы ладони то касались загорелой смуглой кожи человека, то зарывались во влажный, слипшийся мех зверя. Зато рана заживала на глазах, и оборотень стонал все глуше и реже — боль уходила.
— Ой, что там за возня… — насторожилась я, кивнув в сторону сухостоя, где в сумерках стояли Дашек с Мишеком и Далей.
Затем из тех зарослей вышел Шай, вытирая блеснувшее лезвие о сапог.
— Допрашивают выживших отморозков, — поморщился парень, из которого пришлось вытаскивать стрелу и долго потом возиться с раной. — Чего-то сомневаюсь я, что Валиан настолько недалекий, что решил нас перебить и открытую войну югу объявить. Особенно сейчас, когда советник удрал.
Шай тем временем подошел к беседующим у костра мужикам, и мы услышали, о чем ему удалось узнать:
— Ловят именно советника. Живым. Гиену-альбиноса приказали убить на месте. Наемник говорил, когда Валиан приказ о ней отдавал, аж слюной брызгал от ярости, костерил последними словами весь ее род до двадцатого колена…
— Допекла баба мужика, — хохотнул усевшийся рядом с Шаем Мишек.
— …Рыжую повитуху-каракала вернуть живой и нетронутой, а по сервалу такого уточнения не было…
— Занятно, повитуха, значит, не только знахарка сильная. — Дашек обернулся и посмотрел прямо на меня, невольно заставив смутиться.
Вот же въедливый мужик. Все-то ему знать надо.
Эльса расстроенно шмыгнула носом: ее живой вернуть приказа не было, если бы нас поймали, о смерти она бы мечтала. Мы переглянулись, подумав об одном и том же.
— Два дня назад четыре отряда наемников решили объединиться, — продолжал Шай. — Два недавно из Аверта по приказу Валиана прибыли, а два недалече рыскали. Мародерствовали. Меньшим числом напасть побоялись, вот и решили толпой.
— Неужели князь приказал и нас положить? — недоверчиво вскинул серые брови Дин.
Шай мотнул головой, подтвердив мои подозрения:
— Нет, это они сами вздумали. Знали, что груженые
