(записи Катерины Гордеевой)
…
“Мам, кто там? Почему шум?” – Серёжа вертится волчком по кровати, путаясь в трубочках, что тянутся от капельницы к нему под ключицу. Под ключицей у Серёжи – катетер. Он заклеен пластырем, на котором кто-то нарисовал большеголового человечка с огромными глазами и лихой улыбкой. Примерно так – огромные глаза и лихая улыбка – выглядит и сам Серёжа. У семилетки южный темперамент, который никак не уместить в больничную палату три на три метра.
Мама выглядывает в коридор. В коридоре возня, детский хохот, шуршание. В узкую щель открывшейся двери Серёжа видит волонтера-художника, который поздним вечером, после работы (а он серьезный человек и работает в банке) пришел рисовать с детьми в отделении. Рядом, сбоку, на колене и на шее художника – дети. Серёже до слез обидно. Ему тоже хочется повиснуть на художнике, задавать вопросы, рисовать, словом, за дверь – ко всем. Серёжа съеживается. “Мааам… Маааам! Мам, дай листик”.
Мама измотана Серёжей, болезнью и невозможностью выйти покурить. Потому что, как только мама выходит за дверь, Серёжа сиреной воет: “Маааааам! Мааааама!” А если она успевает отойти далеко и не слышит, Серёжа непрестанно звонит ей по телефону.
На листике, вырванном из дневника больничных наблюдений за пациентом, Серёжа царапает: “ПРИДИ КАМНЕ”. Мама, полусмеясь, полустесняясь, выносит листик в коридор, объясняя, что на самом деле к Серёже нельзя, у него аплазия. Художник недавно в больнице, он изумлен. Подходя к закрытой двери, он шепчет: “Привет, меня зовут Лёша… А что такое аплазия?”
Из-за двери доносится громкое Серёжино объяснение: “Аплазия – это когда всё по нулям: лейкоцитов – ноль, тромбоцитов – ноль, эрмассы – ноль, понимаешь?” Конечно, не понимает. Да и как поверишь, что у мальчика, говорящего из-за двери с таким напором, что-то действительно – по нулям.
Серёжа не сдается. Он наклонился к самому полу и теперь орет из-под двери: “Эй, ты слышишь? Ты ко мне не заходи, ты нарисуй самолет и просто просунь его в щель и сразу дверь закрой!”
Волонтер быстро рисует Серёже самолет. Идет к двери, чтобы просунуть его, как и было велено, в щель. Но на пути у него Даша. Она тихо произносит: “Я бы тоже такой хотела…” На Даше платье принцессы, кружевная вязаная шапочка и защитная маска ЗМ в половину лица.
“Очень красивый. Спасибо”, – говорит она и вытягивает руку. “Да не за что”. Самолет в Дашиной руке. Волонтер Лёша растерянно оглядывается по сторонам в поисках нового листика. Светловолосая женщина, сидящая в углу на диване, протягивает волонтеру бумагу, второпях благодарит: “Спасибо вам большое. Дашка редко так к чужим сразу подходит”.
Даша и мама совсем не похожи. Даша тоненькая, лысая, глаза у нее серые. Мама – крупная блондинка, на лице мягкая полуулыбка. Даша забралась к маме на руки, подносит почти вплотную к ее лицу нарисованный самолет, обнимает, что-то шепчет на ухо, хихикает. Волонтер Лёша, высокий симпатичный парень в синем больничном халате поверх офисной рубашки, замешкался, наблюдая за ними. Из-за двери опять слышно душераздирающее: “Лё-ош!!! Лё-о-о-оша!!! Ну скоро???”
“Мама, кто это?” – спрашивает Даша, спускается с маминых рук, на секунду воровато приоткрывает дверь палаты, заглядывает туда лисичкой и, хихикая, убегает. “Мама, кто это?” – слышится из-за двери Серёжин ор. Волонтер Лёша опустился на колени перед детским столиком и старательно выводит самолет.
…
Утро. Больничный холл. Даша в новом платье, привязанная к капельнице, бусина за бусиной выкладывает на бархатной поверхности игрушку. Задумывается. Замирает, глядя в окно. Достает из розовой в оборках сумочки через плечо розовый детский лак. Медленно и со вкусом красит ногти. Из палаты, волоча за собой целую гирлянду капельниц на каталке, выходит Серёжа.
Он доходит до середины холла и молча смотрит на Дашу. Даша теперь только делает вид, что красит ногти.
– Как там тебя зовут?
– Сергей Сергеев. – Выдыхает. Вдыхает. Уточняет: – Сергеев Сергей Сергеевич. Имя такое. Легко запомнить. – Опять выдыхает. Набирает в легкие побольше воздуха, открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но Даша говорит первой:
– Мне тут надо доклеить, доклей, пожалуйста, а то у меня ногти накрашены, вон там, видишь?
Серёжа с готовностью хватается за бусины, довольно ловко приклеивает их одна к другой, и уже получается целый блестящий цветок на бархатном поле.
– Молодец, красиво получилось.
– А хочешь, я тебе чего подарю? Смотри. – Из кармана брюк Серёжа достает вчетверо сложенный листок с нарисованным самолетом. – Сам нарисовал.
– Точно?
– Хочешь, я тебе еще что-нибудь нарисую?
– То есть ты прямо такой художник-расхудожник? Ну нарисуй мне котенка из “Фермы”, можешь?
– Ха! Ерунда! Завтра же нарисую. А у меня дома, в Сочи мы живем, между прочим, настоящий медведь живет, поняла?
– Ой мамочки мои!
– Правда! Честное слово! Мы однажды, прикинь, ему с братом котенка кинули, он вначале испугался, а потом сожрал его, прикинь? Вся морда в крови, представляешь?
– Ври больше!
– Это правда! А еще у папы в доме тарантул настоящий в банке живет. Я его однажды схватил вот так вот рукой и вообще не испугался.
– Ну конечно, тарантул! Они же не живут в доме.
– Это у вас не живут, а у нас живут, поняла! Ты ж девчонка, ты бы вот никогда тарантула не взяла в руки, да?
– А может, и взяла бы, – медленно отвечает Даша. Поворачивается. И уходит.
…
Палата. Серёжа сидит на кровати с телефоном. Звонит:
– Лё-о-ош, Лё-о-ош, а ты когда придешь?.. Лё-о-ош, а ты нарисуешь мне кошку? Ну из “Фермы”, а, Лёш?
…
Палата. Даша разглаживает листочек, на котором отменно тушью нарисована кошка, похожая на лису и героиню какого-нибудь взрослого комикса одновременно. К кошке приписано: ДАШЫ ОТ СЕРГЕR С.
…
Даша и Серёжа сидят в холле, по сторонам у обоих капельницы с перевернутыми бутылочками, полными лекарств.
– Когда женюсь, вообще свою жену на работу не буду пускать, – как будто в пустоту замечает Сергеев.
Даша отвечает, глядя прямо перед собой:
– И что она будет делать? Посуду мыть?
– Нет, детей мне воспитывать. Будешь?
Даша хохочет. Теперь они смотрят друг на друга и хохочут вместе.
Даша останавливается первой. Смотрит на Сергеева прямо и серьезно:
– Хочешь сказать, если бы мы с тобой мужем и женой были, так что, я бы всё время дома сидела, а ты бы что?
– А я бы делами занимался, на машине бы ездил. Тебе бы украшения всякие покупал.
– А хлеб бы кто домой покупал?
– Я бы точно не покупал.
– Ха-ха-ха, так бы и жили бы без хлеба. Ты ж меня из дому бы не выпустил.
– Нет, за хлебом можно.
– Ну нет, дома так дома.
– Хитренькая какая лисичка нашлась тут в доме! У меня мама ходит за хлебом. И я сам тоже ходил. Прикинь, там от дома, если идти в магазин, такой мост – он на одних веревках держится, а внизу – обрыв. Я один раз шел и сорвался. Потом упал туда, на камни.
– Ага, упал и сразу умер.
– Не веришь, у мамы спроси. Маааааам!
Но мама далеко, в конце коридора, за лестницей. Курит. Сергеев орет истошно, потом начинает клацать телефонными кнопками. Ошибается, сердится. Дозванивается, наконец:
– Мам, ну мам, ну где тебя носит, тут важный разговор, мам!
…
Вечер. Палата Серёжи. У него в гостях волонтер Гриша, который принес Серёже в подарок очередной череп, их в Серёжиной коллекции накопилось штук двадцать. Пластиковые, резиновые, костяные и сплетенные из бисера, они выстроены у Серёжи на тумбочке. Лёша подарил Серёже бандану с черепом. Серёжа раскладывает бандану на подушке, приговаривает:
– Я вот так
