Когда я составлял «Ночные легенды» – первый сборник мистической прозы, – я попробовал написать историю в духе По и назвал ее «Ложе невесты», но затем изъял ее из основной книги. Я понял: писать как По намного сложнее, чем кажется! Как и у Раймонда Чэндлера, его настроение и стиль настолько индивидуальны, что подстраиваться под По – значит подвергать себя риску опуститься до имитации. Позднее я смягчился и включил рассказ в издание, вышедшее в мягкой обложке (и у меня, кажется, хватило приличия за это извиниться).
На полке моей бабушки Эдгар По соседствовал с томом Лавкрафта. Как туда попал Лавкрафт, я, если честно, не представляю. Присутствие По в целом объяснимо: старинный фолиант в жестком переплете вполне вписывался в бабушкину библиотеку, зато Лавкрафт был сравнительно новой «пантеровской»[110] книжкой в мягкой обложке. Назывался сборник вроде бы «Затаившийся страх и другие рассказы», хотя точно сказать не берусь. Думаю, что Лавкрафта там оставил кто-то из моих старших кузенов, их у меня – всего двое, и на фанатов Лавкрафта они тогда явно не тянули. Согласитесь, выглядит история весьма по-лавкрафтовски, хотя нет, скорее, по-джеймсовски[111] (об этом несколько позже).
Впрочем, откуда взялась книга – не принципиально, – просто с Лавкрафтом я возился еще больше, чем с По, и до сих пор остаюсь его антагонистом. По-моему, воображение у Лавкрафта развито сильнее, чем его литературное умение, с помощью которого замысел автора облекается в слова. Даже его знаменитая новелла «Хребты безумия» скукоживается, когда дело доходит до вербального описания его странного ви́дения Вселенной, осажденной невнятными ужасами извне. Слишком много у него, на мой взгляд, всяческих «не могу и передать той жуткой картины, что разверзлась перед моим взором», а затем «ладно, попытаюсь». Или, как у него в одном месте повествует рассказчик: «Попробую быть откровенным, хотя прямота здесь для меня невыносима». Простите, но надо определиться с выбором: откровенность без прямоты подобна стреле без наконечника. Я допускаю, что лучшие его произведения в сумме перекрывают слабость отдельных своих частей. Но к попытке переоценки и реабилитации творчества Лавкрафта – я имею в виду книгу Мишеля Уэльбека «Лавкрафт: против человечества, против прогресса» (2005) – я отношусь с прохладцей. Возможно, это моя естественная (и абсолютно понятная) реакция на все, что пишет Уэльбек. Не нужно забывать, что правота не бывает предвзятой.
* * *А я в принципе доволен, что взялся за написание этого текста: ведь у меня появился повод возвратиться в дом моего детства. (Довольна и бабушка: от нее я вывез пару ящиков книг, моего старого мишку и несколько игрушечных машинок. Теперь у нее не только укрепились шансы, что на ее голову не обвалится потолок, но и появилась вера, что я оставил в покое тесемки ее фартука и теперь, благословясь, на полном серьезе окунусь во взрослую жизнь.)
Я был ребенком, любившим книги, а теперь я – взрослый, которого вскормили эти самые книги. В моей старой спальне хранятся в пыльном заточении книжные светочи моего детства. Надо бы подбить маму, чтобы она прикрепила к двери мемориальную дощечку и начала брать с людей деньги за вход.
Но вот что странно. На полках почему-то отсутствовал М. Р. Джеймс – но именно он является моим любимым писателем мистической литературы. Пожалуй, перед тем как двинуться дальше, мне не мешало бы конкретизировать данное утверждение.
Мое первое знакомство с объемными произведениями о паранормальном состоялось через книги Стивена Кинга. Начинал я с уже упомянутой «Участи Салема» (1975), которую мне дал почитать Имон Суини – одноклассник времен начальной школы, поэтому речь здесь может идти максимум о 1979 годе. Имон считал, что самая страшная книга – кинговское «Сияние», но он, конечно ошибался: эта честь принадлежала определенно «Участи Салема», хотя и «Сияние» тоже интересно, пусть и слегка затянуто[112]. Когда я на страницах «Айриш таймс» писал обзорную статью на роман «Доктор Сон», то подсчитал и впечатлился: оказывается, я прочел свыше пятидесяти книг Кинга, а это немало, если речь идет о произведениях одного и того же автора[113].
Сознаюсь, что с выходом книги «Оно» (1986) наши пути с Кингом несколько разошлись. Дело не в каком-то недочете с его стороны, да и разрыв не окончательный. Но мне захотелось познакомиться еще с кем-нибудь из писателей. Я читал книги сразу по их выходе, но фокус у меня сместился. Некая точка связи оказалась утрачена, я даже не мог понять почему.
Возможно, сейчас у меня есть ответ. В 1986 году мне исполнилось восемнадцать, и мое отношение к ужасу как к жанру изменилось. Хоррор, читаемый в отрочестве, предлагает средства для исследования тьмы и сложности взрослого мира. Вампиры, оборотни, призраки являются лишь внешними атрибутами. В действительности хоррор дает молодым людям возможность обозначить тем или иным именем (зомби, упырь, монстр) неименованное и придать форму бесформенным ужасам – а через это с ними ужиться и наладить некие связи[114].
Творчество Стивена Кинга прекрасно подходит для различных исследований: ведь он так мастерски пишет о детстве и отрочестве (из чего вовсе не следует, что книги эти – детские или юношеские, отнюдь!). Однако со вступлением в пору ранней взрослости необходимость в таком инструментарии уже не столь актуальна. Мы начинаем иметь дело с реальностью сексуальных отношений, компромиссов, работы и постепенно растущим вдалеке осознанием своей бренности. А как следствие, хоррор в какой-то мере теряет свою насущность.
Однако на своем пятом десятке я сталкиваюсь с новыми ужасами: старением, тревогой за моих детей и реальностью смерти. Когда я впервые открывал мир Кинга, я был бессмертен, теперь же я ощущаю себя абсурдно уязвимым. Так что поздние работы Кинга я начинаю воспринимать по-иному. Это произведения человека, который перенес тяжкие мучения. В 1999 году, когда Кинг прогуливался по городку Ловелл (штат Мэн), его сбил мини-вэн. Кинг получил тяжелые травмы, от которых у него выработалась тяга к обезболивающим препаратам, но он ее преодолел (упомяну, что после того происшествия он подумывал уйти из профессии).
Что касается водителя мини-вэна, Брайана Эдвина Смита, то он спустя два года после инцидента умер. Случилось это 21 сентября 2001 года – в день, когда Стивену Кингу исполнилось пятьдесят четыре – совпадение, которое можно встретить разве что на страницах
