Писательскую карьеру Стокера ровной назвать нельзя. Используя бейсбольную терминологию, своим пятым романом «Дракула» (1897) он ударил так блестяще, что вышиб мяч за пределы площадки. К сожалению, продолжая ту же метафору, мяч у него оказался единственным, и найти его снова он не сумел. Позднее он пробовал сделать ставку на повальное увлечение египтологией («Сокровище семи звезд»,1902) и не обошел стороной и интерес к женщинам, втайне имеющим обличие гигантских змей («Логово белого червя», 1911). Читать данные произведения взахлеб не получалось, впрочем, «Червь» отличался сумасбродностью, однако «Сокровище» вышло откровенно занудным. Что до «Дамы в саване» (1909), где главная героиня симулирует вампиризм по причинам, мне не вполне понятным (сомневаюсь, что они были ясны и Стокеру), то здесь, как говорится, не будем тратить слов попусту. Я не к тому, что карьера Стокера после «Дракулы» совсем уж безынтересна. 1914 год ознаменовался посмертной публикацией – «Гость Дракулы и другие страшные истории» – куда вошел ряд лучших произведений Стокера в жанре короткого рассказа: «Дом судьи» (1891), «Скво» (1893) и, конечно, «Гость Дракулы», вымаранный из раннего черновика (возможно, первоначально это была вступительная глава романа).
Но Стокеру многое можно простить уже за одно создание «Дракулы» – книги, которая, как старое вино, с возрастом становится лишь лучше и драгоценней. Она стилизована под эпистолярный роман – форма, каким-то образом пережившая томную скуку ричардсонской «Памелы» (1740) и «Клариссы» (1748)[99] – повествования настолько длинного, что сесть за его чтение значило бросить вызов собственной бренности.
Стокер искусно придает своему роману современное звучание: в нем фигурируют газетные вырезки, а также записи на фонографе доктора Сьюарда, что даже по нынешним временам заставляет текст звучать релевантно и предлагает фрагментарный подход, схожий с некоторыми литературными изысками грядущего века.
Фрэнсис Форд Коппола в своей несправедливо раскритикованной экранизации романа (1992) ухватывает это ощущение технологического прогресса, привязывая его к началу эпохи кинематографа.
К сожалению, никакие находки и режиссерское новаторство не спасают «Дракулу» Копполы от неудачной актерской игры как минимум двоих исполнителей. Крупно не повезло Киану Ривзу, который и впрямь почти оправдал свое, в общем-то, несправедливое прозвище «Каноэ Ривз». В самом деле – образу героя он не вторит, а буквально выстругивает его против волокон. Но это еще цветочки по сравнению с Энтони Хопкинсом в роли Ван Хельсинга – он-то на протяжении двух часов, можно сказать, производит больше ветчины, чем колбасная фабрика (может, таким образом он готовился к своей сумбурной роли в «Легендах осени» (1994), где сыграл полковника Вильяма Ладлоу и дал Американской киноакадемии веский повод обратиться к нему с требованием вернуть «Оскар», врученный до этого за роль в «Молчании ягнят»[100]).
Если указывать на недостатки романа Стокера, то они, пожалуй, состоят в том, что первые главы книги настолько чудесны, что середина книги и ее окончание даже несколько тускнеют. Очень увлекательно описание прибытия Джонатана Харкера в Трансильванию и его впечатления о замке Дракулы, включая знакомство с графом, а также сцена, когда тот стремительно спускается с глухой стены, дабы отправиться на охоту. Затем следует соблазнение Харкера тремя женами-вампиршами, прерванное возвращением Дракулы, который бросает им на съедение младенца в мешке. Наконец, в седьмой главе наблюдается кульминация романа в виде крушения «Деметры» – русского корабля, на котором Дракула отправляется в Англию.
«Упавший на судно луч прожектора заставил всех вздрогнуть: к штурвалу на рулевом мостике был привязан труп, обвисшая голова которого моталась в такт содроганиям палубы»[101].
Затем на протяжении книги Стокер предпочитает упихнуть Дракулу куда-то в закулисье, оставив нам безумного энтомофага[102] Ренфилда, страдалицу-невесту Харкера Мину Мюррей, квазиевропеизм Ван Хельсинга и еще более изможденную, чем вначале, Люси Вестенру. Но «Дракула» без Дракулы куда менее интересен, а потому повествование становится несколько скучным, пока к гранд-финалу не начинается обратная гонка в Трансильванию. Первоначально Стокер замышлял уронить Дракулу в жерло вулкана, но разум в итоге возобладал.
Любопытно, но аналогичная проблема присутствует и во «Франкенштейне» Мэри Шелли, хотя, поскольку она начала писать его в совсем юном возрасте – ей было девятнадцать, – небольшой стилистический дрейф здесь, разумеется, допустим. (В 2014 году мне повезло увидеть оригинальную рукопись «Франкенштейна» на выставке Британской библиотеки с громким названием «Готическое воображение: ужас и чудо». Меня несказанно удивило то, что гениальное произведение было написано чуть ли не в школьной тетради и выглядело как домашнее задание по литературе.)
Даже сейчас роман Шелли не перестает изумлять читателей. Юная Мэри Шелли достигла невиданных высот!.. Правда, в ту пору критики едва ли сталкивались с чем-либо подобным и потому так и не смогли определить, с каким стилем соотнести «Франкенштейна». Рецензент «Британской критики» признавал, что произведение наделено определенной силой, «но сила эта столь злобна и порочна, что лучше ей предпочесть слабоумие… Нам должно восстать против галлюцинаций ужаса, возбужденного противоестественными симуляторами новоявленной школы… Прочтение сих трех изнуряющих дух томов вселяет ощущение тревожности, словно бы ум отуманен опиумным зельем или мучим кошмарами». «Эдинбургский журнал Блэквуда» отнесся к автору благосклонно, оценив его «врожденный талант и блаженную силу слога», однако рецензент пребывал в заблуждении, что автор произведения – мужчина (первоиздание вышло без указания имени).
Раскрывается «Франкенштейн» чудесной панорамой действия: экспедиция Уолтона углубляется все дальше и дальше на север, пока путь ей не преграждают льды, и вдруг на плавучей льдине обнаруживается Виктор Франкенштейн. Он делится с Робертом Уолтоном своей историей, а Уолтон пересказывает ее уже в Англии – своей сестре. «Франкенштейн», как и «Дракула», написан преимущественно в эпистолярном жанре. Для английской готической литературы характерно использование писем, документов и вымышленных исторических хроник, побуждающих читателя проникнуться духом повествования. Парадоксально, но сама книга почти незнакома
