Никита заорал благим матом, подобрал с земли палку, запустил ею в ворону, которая уже почти приблизилась, почти прицелилась черным клювом в Эльзин висок. Твою ж мать…
Ворона взмыла в небо с недовольным карканьем, и остальные твари взмыли следом. Испугались человека, царя зверей? Если и испугались, то ненадолго, поэтому действовать нужно быстро.
Никита подбежал к Эльзе, оттянул веко, нащупал слабую нить пульса под подбородком. Жива, и слава богу! Сейчас бы добраться до дома. Осталось-то совсем ничего, какой-то километр… Кошка бросилась было к нему, но узнала своего, коротко рыкнула, дернула хвостом. А сверху уже сыпалось воронье. Пока еще несмело, перепрыгивая с ветки на ветку, присматриваясь, прицеливаясь. Впервые в жизни Никита пожалел, что у него нет оружия. С оружием было бы попроще. А так в активе у него не было ничего, чем можно было бы защитить Эльзу и ее боевую кошку. Разве только палка. Но палкой ты хрен отобьешься от вороньей стаи. Даже если ты один, то не отобьешься, а когда на руках у тебя еще и беспомощное тело.
Сердце кольнуло болью. Или не болью, а холодом? Никита похлопал себя по нагрудному карману, рука наткнулась на острые углы коробочки из крафт-бумаги. Так себе защита, но баба Сима сказала, что Эльзе нужно это кольцо, что оно куда важнее и куда ценнее, чем кажется на первый взгляд. Баба Сима велела вернуть кольцо Эльзе при первой же возможности, чтобы не случилось еще большей беды.
Пикирующие на голову вороны – это беда? Если не беда, то уж точно явная опасность. И терять им с Эльзой нечего, если эти твари решатся атаковать, то им точно несдобровать. Воображение тут же нарисовало страшную картинку, вроде верещагинского «Апофеоза войны». Вот только черепов будет поменьше, а птичек побольше…
Коробочку из крафт-бумаги Никита открывал зубами, потому что руки его в это время были заняты. Одной он придерживал Эльзу, а второй отмахивался от ворон. И кольцо он едва не уронил, чудом поймал на лету, мельком успев удивиться тому, что камень изменил цвет. Теперь он был зеленым, почти таким же зеленым, как Эльзины глаза. И холодным он тоже больше не был, по крайней мере, не холоднее безымянного Эльзиного пальца, на которое Никита колечко надел.
Надел и застыл в надежде, как маленький ребенок. Словно бы дешевое колечко могло им как-то помочь в сложившейся ситуации. Словно бы им вообще хоть что-нибудь могло помочь…
Не помогло. Да и с чего бы? Вороны сорвались с веток, все разом, черной каркающей тучей. Сорвались и понеслись вниз. Сотни, если не тысячи острых когтей и клювов… Апокалипсис в худшем своем проявлении. Никита только и смог, что навалиться сверху на Эльзу, прижать к земле, прикрыть собой от пернатой братии. И в этот самый момент Эльза пришла в себя. Полыхнули зеленым, каким-то нездешним светом глазищи, искривились бледные губы, зашептали что-то непонятное, бредовое. А рука с колечком поднялась вверх, прямо раскрытой ладонью к небу. Так тянет ладошку с рассыпанными на ней хлебными крошками ребенок, когда собирается покормить воробьев или синичек. Вот только на ладошке нет крошек. И воробьев с синичками нет. А те, что есть, куда страшнее и опаснее. Еще мгновение, и все… сколько нужно ударов клювом, чтобы раскроить человеку череп? Никита зажмурился, приготовился умереть смертью хоть и героической, но все равно идиотской.
В маковку и в самом деле клюнули, но как-то вяло, будто задели по касательной. И спикировало что-то сначала на голову, потом на плечи и спину. Спикировало, а потом повалилось на землю. С неба падали птицы. Черный дождь из мертвых птиц. Дождь из птиц, припорошенный черным снегом из перьев. Вороны умирали на лету, сначала застывали в воздухе, парили несколько мгновений, а потом падали, падали… Через минуту вокруг них с Эльзой образовался целый холм из мертвых птиц. Ближайший к Никите холмик зашевелился, и на свет божий из-под тел поверженных врагов, мотая башкой и отфыркиваясь, выбралась Зена, глянула на Никиту, мяукнула что-то на своем, кошачьем. А он все никак не мог прийти в себя от того, что увидел, от того, что только что пережил, а особенно от того, к чему готовился и что не случилось благодаря какому-то удивительному стечению обстоятельств. Вот только обстоятельств ли?
– Ты как? – Он спихнул с себя птичий трупик, посмотрел на Эльзу. – Ты в порядке?
В порядке ли? Да как-то вот так сразу и не скажешь. Глаза закрыты, дыхание частое, кожа бледная, с испариной. Лежит себе, никого не трогает. Колечко на безымянном пальце самое обыкновенное, камешек и не черный, и не зеленый – серенький такой камешек. Даже стыдно даме дарить такое безобразие. И у кого из них глюки?.. И что случилось с птичками? Что-то ведь определенно случилось, вон и кровь на клювах, как у их ночных собратьев. Но это потом! Сейчас бы побыстрее добраться до дома, а то мало ли что.
Впервые за эти безумные два дня Никита порадовался, что Эльза так мало весит, потому что мало радости в том, чтобы тащить по бурелому и подлеску бесчувственное тело. Идти решил к машине, так ближе. Дошел быстро, всего за пять минут. Погрузил Эльзу на заднее сиденье. Кошка Зена запрыгнула сама, приглашения ждать не стала. Запрыгнула Эльзе на грудь, заурчала. А Никита тут же задраил все люки. От греха подальше. И завел мотор.
Никопольский ждал их на крыльце. В одной руке у него была чашка с кофе, во второй мобильный телефон. Взволнованным он не выглядел.
– Вы ее нашли, – произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.
Никита ничего не ответил, принялся извлекать Эльзу из машины. Получилось бы быстрее и ловчее, если бы процессу не мешала Зена.
– И кошку тоже.
– И кошку, и чертову тучу птичек.
– Я видел эту тучу. У вас что-то на плече, господин Быстров.
На плече у него была дыра от вороньих когтей и запекшаяся кровь. Ничего нового, прошлой ночью он это уже проходил. Врач-эпидемиолог сказал, ничего страшного, инфекции нет, значит, можно жить дальше. Но сначала было бы неплохо поесть.
Никита внес Эльзу в комнату, уложил на кровать, подумал мгновение, а потом все-таки привязал.
– Это для ее же пользы, – сказал он Зене. – Хватит носиться по лесам.
Кажется, кошка с ним согласилась, вздохнула совсем по-человечески. Носиться по лесам ей, видимо, тоже не особо нравилось.
Перед тем как пройти на кухню, Никита
